Порочный круг
Шрифт:
Он несколько удивился, когда я попросил его уединиться для личной беседы. Мне стоило большого труда подбирать слова, чтобы обрисовать Паку сложившуюся ситуацию. Однако на половине моего рассказа оператор заявил, что ему все понятно и не лучше ли перейти к сути. На мое предложение убить раненых он отреагировал долгим молчанием. Я не торопил его. Пак устало опустился на лежащий в коридоре ящик:
— Вы правы. Может, они когда-нибудь и простят нас. Хотя, не думаю: такое не забывается. Они будут презирать и ненавидеть нас в новой жизни. Послушайте, мистер, мы же превращаемся
Со вторым палачом было сложнее. Взвесив все за и против, я решил поговорить с Рене. Не зря же ведь покойный Серый называл его машиной вроде мясорубки. Мой диалог с пилотом закончился неожиданно. Рене со злостью пнул ногой табуретку, отчего у нее отлетела ножка (дело было в его каюте):
— Вы совсем очумели! Я убивал и буду убивать только киберов, но никогда не подниму руку на человека.
— Дурак! Ты хочешь, чтобы они умерли насовсем?
Рене отвернулся. Я продолжил:
— Выбрось из головы свой юношеский максимализм! Тоже мне нашелся поборник принципов! Постой-ка... Да ты ведь просто жадный. Конечно. Как только прикинул, во что может обойтись убийство двух стрелков — сразу занервничал.
Рене выхватил лучевой клинок:
— Сейчас вот прикончу тебя и пробью своим катером линкор киберов. Мне уже осточертела эта баталия.
Отойдя к двери, я на всякий случай тоже вытащил мазер:
— Ладно, у меня есть предложение. Десять мальчишек возьмет к себе Скорпион и отправится до кольца. Тебе все равно здесь нечего оставаться. Хочешь заменить кого-нибудь?
— Честно?
— Вполне. Ты достаточно потрудился и можешь уматывать отсюда с чистой совестью, которой у тебя, впрочем, нет.
Рене вновь стал флегматичным и спрятал оружие.
Тяжело раненных можно разделить на две группы. Первую составляют ребята с оторванными конечностями. Как правило, они часа через два приходили в сознание сами по себе. Труднее было с теми, у кого были сильно повреждены внутренности. Их возможно спасти только в стационаре. Скафандр как мог поддерживал их жизнедеятельность, и такие раненые валялись в глубоком забытье.
На абордажной палубе около семи пострадавших дежурил Арик. Мы с Паком обошли этот импровизированный госпиталь. Пятеро уже очнулись, а двое оставались недвижимыми. Я остановился возле левого крайнего и поинтересовался:
— Ну, орлы, кто желает быстрой и безболезненной смерти? Трое подняли руки, а в моем динамике послышался голос четвертого:
— Я тоже... не прочь... но вот рук нету... разве только... ногу поднять...
Один умирать не захотел. Я тихо велел Арику сторожить его.
Четверо по моему приказу перенеслись на катерную палубу, Туда же я отправил и двух без сознания, пошутив, что молчание — тоже знак согласия. Оставив Пака снаружи у входа, я шагнул к катерам. Сказать в лицо мальчишкам, что собираюсь убить их, я не мог. Пришлось придумать, мол: есть некое задание, при выполнении коего они и сложат свои буйные головы. Это им понравилось. Затем я посмотрел на два бесчувственных тела и стал говорить ребятам:
— Вот ваши товарищи. Они уже одной ногой на фабрике регенерации. Неужели вы не пожертвуете парой тыщенок и не прикончите их? Вы облегчите их участь. Я бы сам сделал это, но не могу, так как помог таким образом уже троим. — После заминки я добавил. — Вот что, ребята: я сейчас выйду. Вы сами решите этот вопрос и позовете меня.
За дверью поджидавший Пак спросил, что случилось. Я ответил, дескать все о'кей. Наконец, переборка отодвинулась, и шатающийся безрукий мрачным голосом сообщил, что все сделано. Оба их товарища мертвы. Я убедился в этом и тут же, незаметно вынув клинок, резко повернувшись, поразил безрукому голову, а вторым выпадом проткнул и без того поврежденную грудь другого раненого. Он задергался в короткой агонии и затих. Пак тоже не зевал. Мы проверили у всех датчики физсостояния — жизнь покинула их.
— Как мерзко... — только и промолвил оператор, уходя от меня прочь.
На абордажной палубе я застал одного Арика и чуть было не взбесился:
— Где последний раненый? — кричал я, тряся механика.
— Нельзя убивать того, кто не хочет смерти.
— Поди ж ты! Начитался Библии! Мне лучше знать, что я делаю. Ты не сможешь спрятать кого-либо в корабле. Я всегда найду нужного человека.
Арик опустил голову:
— Действительно, что я могу сделать... Предоставьте мертвым погребать своих мертвецов...
— Что? Как ты мне надоел со своими цитатами! Ух! Беглец нашелся у себя в каюте. Я остановился на пороге. Мальчишка лежал на койке, повернувшись к стене. У него не было кистей обеих рук.
— Почему ты ушел с абордажной палубы? — был мой вопрос.
— Арик сказал, что вы убиваете всех тяжело раненных.
— Это правда. Я вынужден. Поверь мне, выхода нет.
Он заплакал, а я сел рядом.
— Глупыш. Это совсем не страшно. Давай, ты просто закроешь глаза, а откроешь их на фабрике регенерации в сверкающем хрустальном саркофаге. Боятся нечего.
— Хрустальный саркофаг... Скажите проще — стеклянный гроб. А вдруг не открою? А вдруг меня забудут?
— Такого не бывает...
— Но мне страшно. — Он сел. — Умоляю вас, мистер, ну, пожалуйста, не убивайте меня. Я так хотел вернуться после этого рейса на Землю. Поймите — там мои друзья. Они нормальные, не искусственными. Мне было так здорово с теми ребятами. Если вы прикончите меня, то воскрешение будет не раньше, чем через три года. За это время они вырастут. Я не хочу терять друзей.
— Но ты в любом случае взрослеешь в пять раз медленнее.
Мальчишка разрыдался:
— Оставьте меня живым, оставьте...
Я впрыснул ему успокоительного:
— Ладно, ладно, малыш, договорились. Тебя возьмут на канонерку.
Через несколько минут Скорпион уведет свое утлое суденышко в опасный путь домой. Нет, я знаю — он доберется нормально. Но вот встретимся ли мы когда-нибудь? Не останемся ли мы, кто не покинул линкор, вечными заложниками хрональной бездны монополя? И что за сила заставляет мой рассудок посылать корабль вперед, в эту разинутую пасть? Что за трепетное чувство растет в моей груди?