Порочный круг
Шрифт:
Рихард зашелся тихим, но судорожным плачем, а я не знал, как его утешить. Впервые я столкнулся с ситуацией, когда ребенок плачет по родителям, ведь для нас это слово не более, чем пустой звук. Поэтому я был просто бессилен и, боясь углубить горе Рихарда, не стал лезть к нему со своими неумелыми ласками, а просто замер и ждал, когда он сам успокоиться.
Ну вот губы мальчишки вновь упрямо сжались, и он принялся размазывать по лицу слезы, лишь едва всхлипывая.
— Вот те на... — в задумчивости произнес я, погладив подбородок. —Фатально, фатально...
Рихард вопросительно посмотрел на
— Если ты хочешь вернуться на Землю, постараюсь тебе помочь.
С этими словами я взял бластер и вышел из комнаты в коридор, где едва не столкнулся со Скорпионом. Тот поспешил доложить:
— У меня готов чудный корвет. Кораблик как с иголочки... — Заметив мою озабоченность, он усмехнулся. — А что тут голову ломать: хватай этого пацана в охапку, и мы уносим отсюда ноги.
— Не так-то все просто. Мне хватило скандала на Россе 154, после которого мне намекнули, что за второй такой инцидент могут сделать все что угодно...
— Ну и что же они с тобой сделают? — развеселился Скорпион. — Придумают новую мучительную казнь? Точно. Ты только представь: значит, тебя сначала смажут маслом, потом обваляют в муке с солью и будут печь на медленном...
— Молчал бы уж лучше, шут гороховый! Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, поэтому никаких очередных авантюр. Будем искать официальные пути решения проблемы.
— Сам ты дурак, — огрызнулся Скорпион в ответ, — они вон уже не меньше двух сотен солдат и взвод киберов подтянули к базе. Какие к едрене матери могут тут быть официальные переговоры!
— Мы заставим их считаться с нами. Сколько же можно игнорировать мнение солдат-экспедиционников. Если мы искусственные, то это еще не значит, что мы бесправные куклы.
Скорпион скривил лицо в усмешке:
— Похоже, ты готовишь новую речь для очередного процесса. Ну-ну... Только ты забыл, что здесь есть еще обычные люди, а не только бессмертные стрелки. Ты можешь рискнуть их жизнью? Не будет ли тебя потом мучить совесть, если погибнет Татьяна — эта та красавица, которая вела нас сюда от ворот?
Сказав так, канонерщик пошел прочь. «Похоже, он прав,— подумал я, слегка остыв, — но, черт побери, этот пройдоха уже знает имя нашей провожатой. Воистину, Скорпиону, когда он повзрослеет, грозит участь нового Казановы». Последние мысли слегка развеяли мое уныние, и я решил-таки попытаться договориться с местными властями.
Соединившись с Татьяной, я поделился своими соображениями. Пусть, мол, они пришлют кого-нибудь из гражданских для переговоров, так как с военными, в силу их несвободы, толковать весьма трудно. Она согласилась со мной, а потом, после секундной нерешительности, добавила:
— Знаешь, Фобос, я ведь приказала солдатам в случае чего стрелять лишь по киберам и стараться, чтобы все было без жертв...
— Это естественно. Я тоже всегда так поступаю. Почти...
Для переговоров прибыл немолодой, низенького роста мужичок. Он обладал широченной улыбкой. Конечно, парламентер хотел настроить меня на дружелюбную волну, но когда он изображал любезность, обнажался ряд впечатляющих, ослепительно белых, лопатообразных зубов. Особенно поражали резцы. Короче говоря, оскал, достойный вампира. Впрочем, может это всего-навсего аборигенный расовый признак, а вовсе не индивидуальная черта. Одет был мужичок в просторное платье не известного мне фасона.
— Как видите, я не имею оружия, — сказал он, как только снял прозрачный колпак кислородной маски, и с этими словами развел в стороны руки. «Хитришь, ну ладно, черт с тобой», — подумал я, тоже снял амуницию и, держа ее в руке, провел мужичка в комнату, где сидел Рихард. Пока я клал портупею на стол, сзади меня раздался голос парламентера:
— Ну что, дорогой Рихард, приключения окончились — давай, собирайся, ты пойдешь со мной.
«Вот нахал», — подумал я, а вслух возразил:
— Погодите. Мальчик не хочет оставаться здесь. По-моему, это достаточная причина, чтобы он улетел с нами.
— Видите ли, мне лучше знать, что хочет, а чего не хочет этот ребенок. Я его воспитатель.
Теперь мне стало понятным, чего это Рихард отвернулся и игнорирует присутствие парламентера. Ситуация, откровенно говоря, была просто идиотская. Я решил все-таки уговорить мужичка:
— Послушайте, вы из-за какого-то ничтожнейшего конфликта разыграли целую трагедию. Ну что случится, если Рихард улетит с нами?
— Будет нарушен закон! — почти выкрикнул мужичок, выпучив глаза, якобы до глубины души оскорбленный намеком на возможность определенного компромисса.
Тут уж я не выдержал:
— Черт побери, да что вы все, охренели что ли? Чем дальше уходишь от Земли, тем меньше люди походят на людей. Развели тут, понимаете ли, какое-то средневековье, да скорее прямо-таки родовую общину, и корчите из себя великих инквизиторов. Вы упиваетесь своим суперправовым обществом, не замечая, что постепенно теряете нормальные человеческие реакции...
В тот момент, когда я без толку изливал идеи гуманизма, что-то кольнуло меня в сердце: «Оглянись!»
Я опоздал на мгновение. Рихард, с перекошенным от злобы лицом, держал в руке мой бластер, наведя его на своего
воспитателя.
— Стой! Не надо! — завопил я, но мой крик слился с щелчком выстрела. И тут же, сквозь удушливый дым, в который превратилась обивка комнаты позади парламентера, сверкнула ответная молния. Мужичок бессовестно врал. Он оказался вооруженным.
Рихард промахнулся и за это поплатился жизнью. Заряд, выпущенный воспитателем, пробил его несчастное тело. Не буду это описывать — вам наверняка уже надоели сцены убийства, похожие одна на другую в своей кровавости. На мужичка, однако, вид трупа мальчишки произвел ошеломляющее впечатление. Скорее всего, капсулу с зарядом ему сунули военные, и он вовсе не собирался убивать Рихарда. Парламентер наверняка вообще не думал, что он применит оружие. Все случилось как-то по-глупому. Рефлекс заставил его защититься. Теперь же мужичок, охваченный мелкой нервной дрожью, на ощупь искал за спиной дверной проем, пятясь задом и не отрываясь глядя на изуродованное лицо мальчика. Я мог хладнокровно убить его в эту минуту, но почему-то не испытывал ярости. Усталость и тоска наполняли мое сознание. «Сколько же можно...» — эта фраза стучалась изнутри в мое темечко. Тем временем воспитатель опомнился и кинулся прочь по коридору, что-то крича, никем не преследуемый, но все равно через каждый десяток метров оглядывающийся назад.