Порог
Шрифт:
— Сама я себя обидела. Ты знаешь, у кого я была? У жены Бориса Ивановича.
— Ты шутейно?
Тоня отрицательно мотает головой, покусывает сухой лист тальника.
— Какие тут шутки, Егор? Это она и провожала нас. И сын его…
— А ты как же?
Ревет мотор. Лодка зло распарывает тихую воду. Тоня сидит, прижимая к коленям Фросины гостинцы….
В Полночное они возвращаются в третьем часу ночи. Не успевает Тоня войти на крыльцо, как дверь открывается.
— Где ты пропадала? — спрашивает Борис. — Я тебя везде
— Привет тебе от Фроси.
— Ты в Клюквинку ездила? — удивляется Борис. Он о чем-то размышляет, затем произносит: — А может быть, и лучше, что ты ее видела. Теперь ты по крайней мере знаешь, что она из себя представляет.
— Да, теперь знаю. — Тоня протягивает ему узелок с гостинцами. — Это тебе. От твоей жены.
— Ты обожди! — говорит Борис и берег ее за руку. Тоня тотчас же выдергивает ее, молча проходит в квартиру. Молча раздевается.
— Нельзя же так, — продолжает Борис. — Во-первых, извини, что после педсовета я немножко погорячился, а во-вторых, нам надо толком поговорить. Хочешь, я расскажу тебе все подробно?
— Только не подробно.
Тоня хочет пройти в свою комнату. Борис удерживает ее.
— Пусть не подробно. Только сядь, ради бога. Ты должна знать, как это было, а то я в твоих глазах выгляжу каким-то идиотом или злодеем. Так вот, жениться я, конечно, не думал. Все получилось нечаянно. Она сказала, что у нас будет ребенок. И тогда ничего другого не оставалось. Мне хотелось быть честным с ней.
— А со мной уже не хотелось?
— Я не лгал.
— Молчание тоже бывает иной раз ложью.
— Ну, хорошо. Я виноват. Но попробуй встать на мое место. Если б я тебе сказал, что у меня есть Фрося, ты поехала бы со мной?
— Нет, конечно. Да только разговор-то у нас не об этом… Неужели тебе не жалко Фросю?
— Для меня ее уже нет… Есть ты…
— И сына для тебя нет?
— Сын есть… Он — единственный серьезный момент в этой истории.
— Сын — единственный момент?
— Да.
— Сын единственный момент… — Тоня вглядывается в лицо Бориса.
— Его мне жалко. И обидно, что он с ней. Она грубая, некультурная, а главное, неумная.
— Борис, ты говоришь неправду. Она не грубая и не глупая. И что для тебя ее нет, это тоже неправда. Она хорошая, красивая… Я пойду к себе. Я все уже поняла.
— Постой, что именно ты поняла?
— Что ты любишь ее.
— С чего это ты взяла?
— Ну, скажи, что ты предпринял для развода? Ни раньше, ни теперь — ровным счетом ничего. А ведь время было…
В своей комнате Тоня, не зажигая света, наощупь находит раскладушку и падает на нее. Теперь-то можно дать волю слезам. Она плачет и иногда, затаив дыхание, прислушивается. Может быть, Борис откроет дверь и подойдет к ней? Нет, в другой комнате совсем тихо. Стало быть, она права.
28
Вчера неистово дуло и мело, и все вокруг было словно заштриховано мелом. Весь день качались белые сосны, а к вечеру стало тихо и обнажились звезды. Взошла луна в обрывках бегучих облаков, и они рваными лоскутами беззвучно летели по темному небу, словно поземка по черному льду. И когда я засыпала, то виделось мне это небо, как будто не было ни потолка, ни крыши, и звезды стояли прямо надо мной.
Проснулась рано. В окна светил утренний снег…
Когда мне совсем плохо, я ухожу вечерами в школу. Часов до десяти в своем кабинете работает Хмелев. Потом я остаюсь одна.
По пустым классам вышагивает Тимофей Иванович — тигристый кот, большой, тяжелый. Ходит по-хозяйски. На зов не реагирует. Серьезен и деловит. Если дверь открыта, он останавливается на пороге, хмурый и подозрительный. Взглянет строго и идет дальше.
Я работаю и никто мне не мешает, а когда устану, гашу свет и включаю приемник. В темноте мерцает зеленый глаз индикаторной лампочки. Неторопливо роюсь в коротких волнах. Писки, рыдания, мелодии танцев. Словно иду по коридору, где все двери открыты и из каждой несется свое. Нахожу что-нибудь хорошее, забираюсь на диван и слушаю.
Но сколько ни сиди в школе, домой идти надо.
Фрося… Все время Фрося. И когда мы гасим свет и Борис лежит в большой комнате, а я в своей, мне слышно, как она приходит и говорит с ним. Я слышу ее голос. Лучше бы я не ездила к ней.
Ночи длинные, и о чем только не передумаешь. Я думаю сперва о ней и о Борисе, затем почти всегда о матери, о детстве, о родной деревне.
А сегодня ночью я проснулась оттого, что Борис присел рядом и взял меня за руку. Он сказал:
— Я так не могу.
— А я по-другому не могу, — ответила я.
— Выдумываешь ты все. Чего ты от меня хочешь?
— Чтобы ты ушел в свою комнату.
— Цену себе набиваешь?
— Борис, уйди! — крикнула я.
Утром Бориса не было дома. Я собрала свои вещи и пришла к Райке.
— Ты с ума сошла, — сказала Райка, заплакала и обняла меня.
29
Сегодня в школе день дуэлей. Мальчишки посмотрели «Гамлета» и вооружились шпагами. Учителя отбирают шпаги, несут в учительскую. Здесь уже целый арсенал. И все-таки и во дворе, и в коридорах, и на лестницах то и дело вспыхивают жестокие схватки.
Когда Тоня приходит на геометрию в восьмой, то застает такую сцену: Генка со шпагой в руке вскочил на учительский стол и отбивается сразу от троих. Правая рука его в крови. Волосы сбились на глаза. Шпага у него металлическая, острая, поэтому его противники, размахивая своими деревянными, держатся на почтительном расстоянии. Заметив Тоню, они стремглав мчатся к своим партам. Генка испускает торжествующий вопль:
— Горацио, они бегут!
В пылу сражения ему кажется, что это он обратил их в такое стремительное бегство.