Порог
Шрифт:
— Не будет у меня свадьбы.
— Не зарекайся.
Егор ставит следующее полено, замечает, что Тоне холодно.
— Ты иди к себе. Иди. Прибирайся там или делай что надо. Я сам управлюсь.
Тоня уходит. Через полчаса Егор зовет ее.
— А ну, глянь. Пока хватит, однако? Другой раз я со своим колуном приду.
Относит беремя дров в кухню. Усаживается около дверцы плиты, закуривает.
— Я тебе рыбы принес. Корзинку в сенях поставил.
— Как же ты рыбу ловишь?
— А прямо руками. Сижу у проруби.
— Удочкой?
— Удочки — это детство. Сеть я ставлю. Пойдем со мной — увидишь.
— Что ж, пойдем.
Часов в восемь вечера Егор приходит с мешком под мышкой.
— Не раздумала?
Они выходят в темноту. Обледенелой тропинкой спускаются к реке. Чтоб Тоня не упала, он держит ее за руку. Небо мутное. Вдоль реки дует ровный тонкий ветер. Сперва идут дорогой, затем целиной. Тоня старается попасть в след Егора, но шаг у него слишком широкий.
— Зря я лыжи не взяла.
— Тут недалеко.
Ветер жжет лицо. Руки в перчатках она запихивает в рукава. Скоро ли? И как он найдет нужное место? Впереди и вокруг одна лишь мгла.
Странно идти по снегу и знать, что под тобой вода. Под мертвой коркой льда бежит та самая река, которая играла с ней волнами.
Слева темнеет дорога. Тоня поворачивает к ней.
— Ты куда? — кричит Егор. — Утонешь! То ж полынья.
И правда: журчит, бьется о край льда темная струя.
Идут все дальше и дальше. Наконец, Егор останавливается.
— Обожди, я струмент возьму.
Наклоняется, шарит в снегу, вытаскивает пешню.
— На, держи. Тут еще лопата и черпак.
В темноте он, как у себя дома. Из снега торчит палка. На этом месте Егор долбит лед. Осторожно освобождает конец шнура. Еще долбит. Из проруби с глухим вздохом подымается вода.
— Ты стой здесь. Я другой конец отвяжу.
Он уходит. Слышно, как в темноте бьет его пешня о лед. Егор возвращается, вычерпывает мелкий лед из проруби. Становится на колени, начинает выбирать сеть. Бьется что-то живое. Тоня радуется, как маленькая.
— Ой, рыба!
— Ты бери давай.
Тоня копошится в мокрой сети, вынимает зацепившуюся жабрами рыбу. Кидает ее на лед. Рыба быстро твердеет.
— Егор, больше не могу.
Мокрые перчатки обледенели. Пальцы в них, как деревянные. Егор сдергивает ее перчатки, берет Тонины руки в свои, дышит на них, разминает в больших, горячих ладонях. Это больно, очень больно, но Тоня терпит.
— Такими ручонками только писать.
Он отдает Тоне свои рукавицы. У нее замерзли не только руки. Ей кажется, что вся она обледенела. Особенно колени. Зря не надела лыжный костюм.
Егор снова протягивает сеть под лед. Собирает рыбу в мешок. От холода Тоня уже не может говорить.
— Пойдем быстрее, — шепчет она.
Когда кончается целина и выходят на дорогу, Тоня кидается бежать. Скорей бы домой…
На другой день Тоня с трудом проводит уроки. Вечером у нее температура. Она рада, когда Егор заходит ее проведать.
— Я слышал, ты простыла? Это я виновник.
— Ты не беспокойся.
— Я тебе лекарство принес. Сам варил…
Он вытаскивает из кармана что-то, завернутое в серую тряпицу. Развертывает — эмалированная кружка. Смотрит на Тоню важно, как врач.
— Мазь от простуды. Я завсегда ей пользуюсь. — Егор перечисляет, пригибая пальцы: — Спирт-денатур — раз, скипидар — два и еще сало свиное. Ты сейчас натри спину и в кровать. Главное, промеж лопаток.
— Как же я достану между лопаток?
— Давай я натру. — Он с сомнением смотрит на свои ладони, огромные и жесткие, как подошва сапога. — Только бы кожу не ободрать.
— Егор, милый… — Тоня больше ничего не может выговорить. Ее душит смех. Ей вдруг представилась картина: Егор натирает ей спину, и в это время приходит с работы Райка. Можно представить ее лицо.
Егор огорчен.
— Нешто я для смеху?
— Не обижайся. Спасибо тебе. Кружку на стол поставь.
— Хочешь, я печку затоплю?
Тоня видит, что ему хочется что-то сделать для нее. И это ей приятно.
— Затопи.
51
Зарепкина исполнена значимости того, что делает. Лицо ее серьезно и нравственно. Она изучающе смотрит на Тоню.
— Антонина Петровна, я к вам не как председатель месткома, а просто как старший товарищ. — Она делает паузу. — И как женщина.
Волосы Зарепкиной только что сняты с бигуди. Они слабо прикрывают лысеющий череп. Она говорит негромко, но проникновенно:
— Я много думала о вашей судьбе. О вашем поведении… И с некоторого времени меня все больше удивляет… Да и не меня одну, а, возможно, весь наш учительский коллектив. Удивляет ваша дружба с Егором Копыловым. Да и дружба ли это? Ведь дружба предполагает какую-то общую основу. Единство интересов и взглядов. Нам непонятно, что вы находите с ним общего?
— Он хороший.
— Вполне возможно. Но разность уровней. Учительница и полуграмотный парень. Мы ведь его хорошо знаем. Согласитесь, очень странно со стороны.
— Только со стороны.
— Что привлекает вас в нем? Возможно, вы ничего плохого себе и не позволяете, но подумать можно что угодно. Он так часто бывает у вас. Иногда очень поздно уходит. Вполне вероятно, что о вас уже ходят слухи. Я в этом почти убеждена. А ведь учительница должна беречь свою репутацию. Вы, конечно, знаете замечательную пословицу: «Береги честь смолоду». Посудите сами, как вы начали вашу самостоятельную жизнь. Сперва сошлись с женатым человеком. Кто поверит, что вы так-то уж ничего и не знали. Затем у вас было что-то с завучем. Нет, нет, не отрицайте. Может быть, даже не вполне осознанное. Затем эти странные отношения с Копыловым.