Порок сердца
Шрифт:
безликую визитку с телефоном и сказала: «Ну, вы понимаете, Семен Иванович, чем черт не шутит,
вдруг к вам случайно привезут еще живого человека, бывают же врачебные ошибки. Я тут читал…
Мы, очень хорошо вас отблагодарим…» — Чуткий понял, что это — перст судьбы, и начал ждать.
И вот дождался. Удача не замедлила случиться. Да еще какая. Редкая, практически невозможная.
Придурки со «скорой» привезли живую девушку, впавшую в глубокую кому, практически в
анабиоз. И ему теперь
бесхозной бомжихи… Но мало того что он продал ее сердце и теперь ждал «черных»
трансплантологов, девушка оказалась красавицей и девственницей. И вот теперь Семен Иванович
ходил вокруг железного стола, на котором лежала голая Кити, как кот вокруг сметаны. Яркий свет
дневных ламп заливал комнату до рези в глазах, от взгляда Чуткого не ускользал ни единый уголок
на теле Кити, которое казалось высеченным из мягкого розового мрамора. Она прекрасна и
принадлежит только ему, он будет ее первым и последним мужчиной, целый час у него еще есть в
запасе, а фантазий накопилось… Но Семен Иванович был человеком интеллигентным и не мог
наброситься на девушку, даже так бесстыдно разлегшуюся перед ним на столе, не поговорив с ней,
не наладив контакт. В конце концов, он же не насильник какой.
— А ведь ты мне в дочки годишься, деточка! — начал Чуткий ласково, но понял, что говорит
не то. Он в который раз обошел изумительное тело, любуясь девственными формами, и начал
снова:
— Тебе повезло, деточка. Твоим первым мужчиной будет не какой-нибудь сопливый жлоб, а
опытный и ласковый партнер, к тому же чуткий. — Он усмехнулся собственному каламбуру. —
Хотя, похоже, ты любила боль. Все эти металлические штучки, которые я из тебя достал, наколка на
спине… Не пойму я вас, молодых. Ну, ничего, зато ты жизнь свою не зря прожила, теперь
благодаря твоему доброму сердцу я смогу купить себе хорошую машину и квартиру в ипотеку. —
Неожиданная мысль пронзила лысеющую голову Семена Ивановича. — А может быть, Бог есть и
он мне почему-то помогает?
Он быстрее зашагал вокруг стола с Кити, пожирая ее глазами. Потом, решив, что он готов,
резко остановился перед ее розовыми светящимися ступнями и, лихорадочно расстегнув халат,
поднял руки к потолку с гудящими лампами и экстатически закричал:
— Если я не прав — останови меня! — и уже приготовился засмеяться демоническим смехом
и взобраться на Кити, но тут в глазах у него потемнело. Он успел разглядеть горящий злобой
красный глаз перед своим лицом, после чего крылатое черное нечто, материализовавшись перед
ним, всадило ему в лоб свою острую, как скальпель, рваную черную челку. Она прошила голову
Семена
мерзавца, который рухнул всей своей волосатой тушей, прикрытой лишь расстегнутым халатом, на
истертый линолеум пола.
Эгор повернулся к Кити и обомлел: она была так красива в ярком свете хирургических ламп.
Красива, беззащитна и желанна, но никогда им вместе уже не быть.
Тик- Так стоял рядом с Кити, нежно гладил пушок на ее левой руке и плакал. Эгор еще ни
разу не видел его таким. По его толстым щекам текли не клоунские брызги, а настоящие соленые
человеческие слезы.
— Эй, толстый, отвали от моей девушки. Хватит глазеть на нее, еще и лапать.
— Я, может быть, в последний раз вижу ее такой. Вдруг она превратится в жабу в Эмомире.
Эгор только презрительно фыркнул и сказал:
— Что, Тик, жалеешь, что не сказал всю правду про себя и Кити мне при первой встрече?
— Меня тебя послали веселить, поддерживать и, может, даже злить. Чтоб мог эмоциями ты
своими жить. Я — клоун, не герой, в твоей судьбе хоть что-то изменить не в силах был, как ни
старался. И делать все по правилам пытался, но собрались играть сплошные шулера. И Мания, и
Кот, и королева — играли все свою игру, заканчивать ее пора. Все слишком далеко зашло.
Эгор снова фыркнул, подхватил легкую Кити жилистыми руками и, поднявшись с ней на
полметра от пола, полетел к выходу. — Эй, ты куда? Разлом ведь не там. Эй, подожди! — Клоун,
еще хлюпая носом и размазывая по красным щекам слезы, побежал за Эмобоем.
Эгор пролетел по галерее помещений морга и вылетел в бархат июльской ночи, подсвеченный
полной луной. Он искал место, где проститься с любимой и где ей не страшно будет очнуться.
Наконец его взгляд упал на поляну в самом конце неухоженного старого кладбища при морге. Она
вся поросла высоченной травой, и заметить там Кити можно было бы только с высоты птичьего
полета. «То, что надо», — подумал Эмобой. Он опустился в центр поляны и бережно положил тело
Кити на траву. Она светилась тихим ровным светом, на который стали собираться дальние
родственники Эгора — ночные мотыльки. Эмобой снял черный хитон и прикрыл им не знающее
стыда спящее тело, оставив под луной белокурую голову с детско-кукольным лицом. «Спи, моя
милая Кити, — думал он. — Когда ты проснешься, меня уже не будет». Эгор стоял, наклонив
голову над губами Кити, и любовался ею в последний раз, но тут идиллию опять нарушил
запыхавшийся клоун, с трудом отыскавший влюбленных.
— Эгор, да что с тобой? Ведь обещал ты королеве, что принесешь ей Кити.