Порою блажь великая

Кизи Кен Элтон

— Так ли? — спросила она негромко, снова разглядывая свои руки. — Неуверенность в наступлении «когда-то»? Или же — неуверенность в пришествии «кого-то»? — Она вскинула голову, лицо контрастно оттенялось чернотой воротника хламиды.

Я не придумал ничего лучшего, как ответить вопросом на вопрос:

— Ты когда-нибудь читала Уолласа Стивенса? — спросил я, будто второкурсник на первом свидании за кока-колой. — Сейчас, дам тебе одну книжку… — И я бросился в свою комнату за новым топливом. Свет из дырочки перстом указал мне томик, раскрытый на стихотворении, что я читал. Я подхватил книгу, заложил закладку, но не решался вернуться. Какое-то время я стоял, посасывая щеки, все еще в горячке, и как Никита, перебравший

водки, сказал «Какого черта!» и на цыпочках просеменил к дыре в стене.

Вив была все там же, где я ее оставил, но на лице проступили озадаченность и озабоченность состоянием этого придурка за стеной, что скачет блохой из комнаты в комнату, из речистой развязности в косноязыкий ступор. Спрятавшись за верной стеной, я сумел восстановить свое спокойствие. Еще мгновение — и я смогу вернуться туда с непринужденностью Оскара Уайлда, приглашенного на чай. Но вместе со спокойствием вернулся и рокот моторки. Я еле успел примчаться вновь с книгой и отметить пару стихов, которые она должна прочесть — «Наберись терпения; не глотай Стивенса; пусть он тебя поглотит», — и вернуться к себе прежде, чем на лестнице послышится та же тяжкая босопятая поступь. И я часами лежал без сна, надеясь, что еще какой-нибудь звонок даст мне возможность пообщаться с ней наедине и без поспешности.

Но шанс не шел и представлялся все менее вероятным по мере того, как росла напряженность в доме, и наконец я понял, что возможность выпадет лишь в том случае, если я сам потрясу древо судьбы. «Шанс под рукой», — писал я Питерсу в своем гроссбухе, выгрызя из рубашки еще кусочек графита,

и мне только нужно напрячь мужество, собрать силы в кулак. Но я все равно колеблюсь. Отваги ли мне недостает? Это ль не разгадка восклицанью моего дозорного — БЕРЕГИСЬ? В наши дни, когда мужество человеческое болтается меж ног и может быть измерено, как температура, неужто я колеблюсь лишь по причине простых и вечных самцовых сомнений, страха, что силы перенапрягутся, а мужество так и останется в кулаке? Не знаю, воистину не знаю…

А Вив, в своей комнате, со сборником стихов от Ли, пытается постичь эту смутность, что заливает ее рассеянным светом.

— Не понимаю, — говорит она, хмурясь на страницу. — Просто не понимаю…

А на склоне холма поодаль от фургона Хэнк отходит от горящей кучи древесного сора, чтобы послушать небо. Еще одна стая, летит низко. Он бежит за ружьем, останавливается, чувствуя себя дураком. Какого черта… И мечтать нечего разглядеть гусей через дым и дождь. Не говоря уж о «подстрелить». А с тем, как все идет после той встречи с родственничками — днем ссоры, ночью оры, — я, дорвавшись до ружья, буду палить в небо, как в белый свет, как полный псих, и пофиг, вижу или не вижу кого…

На следующий день после собрания клана Джо Бен ускакал с утра пораньше, радостный и при патронах, потому что «теперь уж точно его день». Он взял горсть магнумов «супер-икс», вышиб пыжи, высыпал дробь-трешку и набил покромсанными грузилами от невода. Здоровенные, с карандаш толщиной свинцовые грузила — он их сам порезал на кусочки по четверть дюйма. Я сказал ему, что сегодня он только время зря потеряет, в такой-то туман. Но он ответил, что после работы у него еще будет время до темноты, а туман тогда дождем прибьет, а закончим мы сегодня, наверно, пораньше, при таком-то подспорье от ребят с лесопилки, что нам на помощь придут. С туманом он угадал, а вот с коротким рабочим днем — просчитался. С лесопилки явились не больше двух третей от команды — остальные, как мне сказали, слегли с ужасной простудой, — поэтому домой мы отправились, когда тьма была уж кромешная.

В тот вечер, пока мы ужинали, еще двое позвонили и сказали, что

у них жар и никакой работоспособности, и я сказал Джоби, что, похоже, только завтра с утречка немножко поохотиться ему удастся, но не более того. А он оторвал глаза от тарелки, пожал плечами и сказал, что и маленькой утренней охоты довольно будет, когда знамения верные; и что дело в шляпе, а гусак уже, считай, в кастрюле. И снова прилип к тарелке, трамбуя в себя картошку, чтоб укрепиться силами в преддверии знамения. (Весь ужин Ли хлюпает носом и трет глаза. Вив говорит, что надо бы померить температуру. Но он отвечает, что в порядке, это просто способ избавления от лишней влаги, как у пса в жару нос потеет. Перед тем как мы отправляемся на боковую, Вив приносит градусник и сует его Малышу. Он сидит, читает газету, а эта штуковина торчит у него изо рта, будто стеклянная сигаретка. Вив проверяет и говорит, что всего на градус выше нормы, ничего фатального… Он просит сделать ему чай с лимоном, говорит, что мать всегда пользовала его чаем с лимоном при простуде. Вив заваривает. Приносит ему, и он сидит у камина в гостиной, потягивает эту бурду, читает ей стишки из своей книжки…)

Как выяснилось, со знамениями у Джо и на следующий день не сложилось. Виноват был не только туман, но и низкая явка: на сей раз пришло не больше трети. И с каждым днем становилось все хуже и хуже, и Джо уже почти что забил на свою идею, но в одну ночь на исходе недели пролетела еще одна здоровая стая, и поутру было так морозно и ясно, что можно было из кухонного окна разглядеть через реку фары машин. Шел дождь, но несильный, и даже ночью небо просматривалось достаточно, чтоб различить наш бакалейный флаг на жердине.

— Вот это утро мое, Хэнк, аб-со– лютно, увидишь. Все — как надо. Ветер, буря, крик обильный всю ночь, а теперь туман рассеялся… О да, все как надо!

Он стоял у стола, смазывал свою пушку, весь из себя возбужденный (Что-то странное.), пока мы ждали Вив с завтраком. (Опять что-то странное.)

— О, поверь! — тараторил он. — Готов спорить, где-то ждет меня бедный одинокий пропащий гусик, взывает к своим потерянным братьям и молит прекратить его страдания…

(Я развернулся на стуле и оглядел кухню. Вив стоит у плиты. Джен нарезает ветчину для бутербродов. Старик где-то на задворках, кашляет и отплевывается. Я прерываю балабольство Джо Бена:

— Кстати, о птичках и братьях, — говорю, — где Малыш? Где этот гусь?

С минуту никто не отвечает. Что-то странное. Потом Джо Бен говорит:

— Ли, наверно, сейчас подтянется. Я ему покричал давеча, когда мимо комнаты его проходил.

— Он тогда еще не встал? — спрашиваю.

— Ну… он одевался, — отвечает Джо Бен.

— Что-то разболтался он, — говорю. — С каждым утром все трудней его растормошить.

— Он сказал, — говорит Вив, — что неважно чувствует себя с утра…

— Вот как? Мы с Джо вчера до полуночи фундамент молотками обхаживали, а неважное самочувствие — у Ли! Это что-то…

Все молчат, Джо Бен садится за стол, Вив притаскивает кастрюлю. Берет лопатку, вылавливает сосиски, кладет мне на тарелку. Жую. На кухне жарко, окна запотели наглухо. Джо Бен включает радио. Как мило было б просто посидеть тут да почитать газетку… приятственно.