Порою блажь великая
Шрифт:
Вив дивилась сверхъестественной силе Хэнка; старик похвалялся ею всякий раз, когда выбирался в город; даже Ли получил основания усомниться в наличии той «слабинки», существование которой вознамерился доказать и брату, и себе:
Весьма возможно, Питерс, что я придержу при себе свой решительный нокаут, ибо, боюсь, Хэнк может его попросту не заметить. До сих пор моя вера в уязвимость нашего железного дровосека была основана лишь на мимолетном видении пятнышек ржавчины. Но что, если сии пятнышки — вся его мыслимая слабость? Что, если я ошибся в целостной картине и он действительно неуязвим? То будет подобно многолетним разработкам некоего
На деле же первым, кто приметил не мимолетно, а наверняка эти пятнышки ржавчины, был Джо Бен, чья вера в неуязвимость Хэнка давно стала притчей во языцех. Он видел «пятнышки» в том, как Хэнк тяготится думами за вечерним кофе, в том, как отрывисто разговаривает с Вив и детьми, — и в дюжине других мест. Джо силился отвести пытливый взор, и в большинстве случаев ему удавалось потопить опасения в цунами энтузиазма, но те же самые цунами изобличали перед Хэнком шаткость шельфа этой уверенности.
Чрезмерный труд всех их доконал и взвинтил нервы. К исходу недели на работе остались только пятеро: Хэнк, Джо, Энди, Ли, и, что удивительно, Джон. Джон был единственным верным «внешним» родичем (Энди никогда не считали за «внешнюю родню», хотя по крови он был дальше многих прочих, и саботаж с его стороны вызвал бы не меньшее удивление, нежели со стороны Джо Бена). И Джо казалось, что Джону тоже не терпится уже переметнуться к предателям. В тот день их пятерка трудилась, не щадя сил, заваливая и оттаскивая немногие деревья, оставшиеся на их делянке, покуда не онемела от холода и усталости. С порубкой и трелевкой было покончено: осталось расчистить место, как того требовала Лесная Служба. Работа не для шофера, Джо понимал это, но также он знал, что Хэнку сейчас ценно любое подспорье, от всех, включая Джона. Все они скучковались вокруг Хэнка, под мачтой, оглядывали вырубленные склоны. Мрак сгущался, ночь сочилась дождем. Джон обошел машину, проверяя груз, потом запрыгнул в кабину и ждал. Джо смотрел, как Хэнк растягивает сигарету, торчащую в углу рта.
— Завтра большая часть дня уйдет на то, чтоб подровнять тут все и спалить мусор, — сказал Хэнк. Один глаз прищурился от сигаретного дыма. — Еще б одного работника нам в помощь — и мы б сегодня с этим управились. А так получается, что мы день теряем и, возможно, придется без выходного обойтись.
Джо окинул взглядом остальных.
— Энди, ты как? — спросил Хэнк, а тот продолжал глядеть на склон под ногами. — Я понимаю, для тебя это будет уже двенадцать дней кряду, без роздыху, но что скажешь?
Парень откинулся на грязный борт фургона, поковырял землю носком ботинка. Вздернул плечи и ответил, не поднимая глаз:
— Выйду…
— Отлично. — Хэнк повернулся к кабине трелевщика, где за мечущимися по стеклу дворниками сидел Джон. Из открытого окна клубами выкатывался аромат сигары Джона и мешался с трепещущим выхлопом. Джон ждал, когда Хэнк повторит свой вопрос. Но Хэнк лишь смотрел, и Джон от волнения сначала перегазовал, потом выпалил:
— Хэнк, послушай. Завтра я тебе тут не нужен буду, чтоб мусор жечь. А мне не улыбается без нужды испытывать судьбу на этой дороге, когда так грунт вымыло.
Мотор рокотал на холостых: сонный, успокоительный звук; выхлоп поднимался над трубой, теряясь в дожде и густеющей ночи. Хэнк по-прежнему смотрел на Джона, прищурившись, пока тот не продолжил:
— Черт, насколько понимаю, вы, ребят, там, в парке, будете сбрасывать бревна прямо в речку, и шофер
Хэнк выждал, пока водитель не запаркует свой голос.
— Ладно, Джон, — сказал он ровно. — Полагаю, обойдемся. Свободен.
На мгновение Джона это уязвило, затем он кивнул и потянулся к ручке передач.
— Я пошоферю. — Джо Бен запрыгнул в фургон и завел двигатель, удивляясь тому, как безропотно принял Хэнк Джоново дезертирство. Почему б подольше Джона не задержать? Каждый человек на счету, и Хэнк мог бы пожестче надавить… так почему нет? На обратном пути Джо несколько раз открывал рот, порываясь пройтись на сей счет, сострить, унять уныние, но осекался, понимая, что ничего забавного на ум нейдет.
После ужина Вив хотела позвонить Орланду с семейством и спросить о самочувствии. Хэнк молвил из-за газеты:
— Да не стоит, Вив. Думаю, в лучшие времена узнаем.
— Но я подумала, лучше узнать сейчас, Хэнк. Вдруг…
— Нет, никаких звонков, — возразил он. — Этот азиатский грипп — такая чертовски заразная штука. Подцепим еще, неровен час, от Орланда по телефону.
Он отрывисто усмехнулся и углубился в газету. Но Вив не сдавалась:
— Хэнк, родной, надо узнать. У нас же дети болеют, и Дженис. И у Ли температура была такая, и этой ночью, и прошлой, что сразу после ужина валится. Я вижу, как ему нездоровится…
— Ли все еще нездоровится, а? И Орланду? И Лу, Большим и Малым, и всем прочим? Блин, эпидемия, однако.
Она проигнорировала его сарказм:
— Думаю, нужно расспросить Оливию про симптомы.
Джо сидел на диванчике, помогал Джен одеть детей в пижамки. Глядел, как Хэнк откладывает газету.
— Ты хочешь знать симптомы? Черт, я могу и сам тебе рассказать: симптомы ясные, как стеклышко. Во-первых, сначала дождит немного. Потом становится зябкостно. Потом развозит грязь в лесу и закладывает дороги в горах. Затем прошибает озлоб: как мило было бы поваляться в постельке, ковыряясь в носу, вместо того, чтоб тащиться к черту на кулички и рубить лес до одури! Вот такие симптомы, если хотела знать. В случае Орланда, возможно, имеются специфические осложнения, вроде соседства с паразитическим видом Флойдус Ивенрайтус, но обычные симптомы с полувзгляда узнаешь.
— А температура? Тебе не кажется, что жар на весь столбик — что-то да значит?
Он засмеялся и снова взял газету:
— Когда кажется — крестятся, но не будем всуе. В смысле, казаться-то что угодно может. В морпехах, в лазарете, мне порой казалось, что кое-кто, кто градусник о штанину натирает, на самом деле не такой уж болезный, как ему хотелось бы казаться. Но это ж одни догадки, правда? Поэтому давай забудем, что там мне кажется, и я скажу, что знаю. А знаю я, что Орланду мы звонить не будем; знаю, что сейчас пойду в спальню и дочитаю газету — если, конечно, ты разрешишь мне пройти по этому жутко опасному бацильному коридору; и еще я знаю… черт, ладно, забудь! — Он свернул газету в тугую трубку и направился к двери. У лестницы остановился, обернулся и нацелил газетой в стол: — Вот что я еще знаю! Я намерен добить этот последний плот, даже если все гриппозные бациллы мира на меня ополчатся. И если позвонят Орланд или Лу — так им и передай!