Порождения ехиднины
Шрифт:
– Это, кстати, объяснит, почему средний сын господина да Монтефельтро так похож на его шурина.
Васкес задумчиво приподнимается. После того, как его учил иезуит, его еще учили, не меньше года, и очень хорошо. А господина Сфорца тоже, наверное, чему-то учили, и в первую очередь - видеть уголками глаз. Протягивает руку, не глядя, машет ей перед Кузнечиком.
– Алваро, если тебе не нравятся оскорбительные вульгарные шутки, так и не начинай, да? Извините за провокацию, господин Лим, я понимаю, что вы не могли удержаться.
– Это я прошу прощения, господин Сфорца. Я хотел посмотреть, как далеко зайдет... защита вашей чести.
– По-моему, - совершенно серьезно говорит Сфорца, - Васкес более чем убедительно доказал, на что он готов в защиту моей сестры, и это не требует повторных проверок, в том числе в виде насмешек. А ссора между двумя людьми, сделавшими поровну много для нашей семьи, поставит меня в дурацкое положение. Знаете, вся эта история началась с того, что мой шурин решил достать моего друга, и у него получилось. Не нервируйте меня, сделайте одолжение.
– И кидает свою побрякушку.
– Хорошо.
– А вот и объяснение тому, почему отец мальчика отсутствовал в кадре. Хотелось бы знать, кого именно и до какой степени он умудрился допечь.
– Но господин Сфорца - я ничего не сделал для вашей семьи. Не ставьте меня в дурацкое положение.
Это-то он должен понимать. Если бы не облава. Если бы не новости. Если бы не угроза всему. Я не стал бы высовываться под прожектора и тем более не стал бы рисковать своими людьми. Хоть Бати и сваяла из меня романтического защитника детей за тот разговор в фургоне. Но это на ее совести. Нет, я бы не стал рисковать только ради мальчика.
– Будете со мной связываться - представляйтесь Мефистофелем, я сразу пойму, кто мне звонит.
– Зачем представителю двух совершенно легальных объединений - клички? Я буду представляться фамилией. Благо, я с ней родился.
– Это он умничает, - говорит Васкес.
– Классику цитирует. Мефистофель Фаусту: "Часть вечной силы я, всегда желавшей зла, творившей лишь благое". Фауст Мефистофелю: "Кудряво сказано; а проще - что такое?" Мефистофель Фаусту "Я отрицаю всё - и в этом суть моя.".
– Мефистофель - Фаусту: как слышите? Прием!
– складывается пополам от смеха рыжая бестия.
– Алваро... ты ужасен!
– Вам придется его терпеть до пасхального поста, сеньора Сфорца. Раньше капибар солить не положено. А я - как и вся моя организация, заметьте, желаю только и исключительно блага. Прием?
Эпилог
Храм стоял на дальнем краю площади и был совершенно ни на что не похож. Ни на романские церкви, с их характерной кладкой и башенками, ни на рвущиеся в небо, щетинящиеся лесами контрфорсов храмы франконского стиля... Если не знать, решишь, что строили в наше время. Камень недавно чистили пескоструйкой - и теперь он сиял как новенький, звонким бело-желтым цветом. И отзывалась небу ярко-синяя плоская черепица купола. Вернее, не черепица, потому что квадратики уложены встык, как и камни внизу. Наверное, тоже без раствора...
Крест в основании, а из него растет между четырех башенок бело-синий купол-слеза.
Или колокол. Или перевернутая чаша. Или венчик ландыша... сколько присматриваешься, столько вариантов и будет.
Антонио перелез через цепь между столбиками ограждения, прошел по плитам между парой древних колонн, попутно коснулся рукой теплого бархатистого мрамора. Теплого, нагретого солнцем, как песок океанского побережья в другом полушарии. Странно, еще даже весна не началась, в городе прохладно, с моря то и дело приносит совершенно неласковый ветер - приходится застегивать ветровку и поднимать воротник, а тут - тепло. Камень теплый; воздух теплый, неподвижный и дрожащий, как в августовский полдень, прозрачный, стоящий столбом плотный воздух. Радужно отливающий вдоль невидимых граней, нитей натяжения. Пробующий гостя на вкус, слепо, как лижется океанская волна.
Просто воздух - и ничего больше.
Ворота открыты - как всегда по будним дням, с двух до четырех. Службы в это время нет, а вход все равно бесплатный. Внутри светло - окна на куполе, большое, почти прозрачное полукруглое окно на площадь, подсветка по карнизу. Никаких украшений - только мраморный узор на стенах, косые кресты на витражах, прямой крест над алтарем. Чтобы и вильгельмиане, и католики могли молиться по-своему.
Внутри - никого. Совсем никого, ни случайного туриста, ни служителя, ни смотрителя. Пусто, прохладно - не по-зимнему, а как летом, долгожданной свежей прохладой, островком тени среди палящего лета. Уже второй раз кажется, что в этом храме, что снаружи, что внутри, задержалось лето, самый разгар лета. Навсегда. Как навсегда и проникающее внутрь ощущение тишины, не пугающей, а свежей, нужной, редкой, как студеная ручейная вода посреди шумного города.
Антонио вспомнил видение, с его кривой ухмылкой, быстрой речью и модными штанами мотогонщика, сначала прикусил улыбку, а потом отпустил. Почему бы и нет?
– Привет!
– сказал он.
Не отозвались. Даже ощущения, что на тебя смотрят, не появилось. Светло, просторно, тихо. Хорошо. Может быть, это и есть ответ. Во всяком случае, наедаться "кислоты", чтобы проверить, я не буду. Если вообще буду. А буду, может быть, но не для этого. Неважно.
– Я вообще-то поблагодарить пришел. Спасибо.
– сказал он окну, алтарю, камню.
– И заходи еще. Если хочешь.
И тишина, и ничего, ни дуновения ветра, ни движения света. Может быть, бывший арелатский военный крайне недоволен подобной фамильярностью, хотя сам-то в прошлый раз вошел вообще без стука... а может быть, ему какой-нибудь особый небесный устав запрещает отвечать. Антонио опять прикусил губу, представив себе этот устав, и вообще армию, составленную исключительно из святых и прочих праведников и мучеников. Под предводительством архангела Михаила - а тот гоняет все это разнопестрое воинство, с первого века до девятнадцатого формирующееся, по полосе препятствий. И женщины-святые в качестве сестер милосердия... и у каждой второй характер как у доктора Камински. А у каждой третьей - хуже.
Зрелище получилось захватывающее. На зависть любому Гойе. Или даже Босху. Архангелу оставалось только посочувствовать. Лучше Сатана на завтрак, на обед и ужин, чем такие подчиненные. Весь ихор выпьют и не заметят. А вот интересно, кстати, что будет потом с отцом... душа-то там одна, а личностей он сам не знает сколько.
– Меня здесь долго не будет, - говорит Антонио.
– Я теперь малолетний правонарушитель.
Стены молчаливо соглашаются. Нет, думает подросток, поправляя лямку рюкзака - это мне хочется, чтобы они соглашались. Чтобы все было так, как я сейчас придумал - и воинство, и архангелы, и Габриэль со шпагой, и всякие древние ромеи с копьями, и вообще... Может быть, я даже все правильно придумал, на этот раз, для разнообразия. Почему бы и нет?.. Но между "почему бы и нет?" и "так и есть!" - огромная разница, так просто не перепрыгнешь. Если очень хочется перепрыгнуть, можно потянуть себя за ухо, где на мочке остался плотный рубец шрама, и сразу ощутить размеры пропасти.