Порт-Артур, Воспоминания участников
Шрифт:
– Вот, точно такая же музыка началась вечером в Таку перед тем, как форты по нашим судам огонь открыли, - мрачно заметил, слушая китайскую трескотню, участник ночного боя на реке Пейхо.
– Было это что-то в роде сигнализации. Знали, бестии, что стрельба будет.
Когда солнце скрылось за громадой мрачного Ляо-ти-шана, зажегся, как всегда, входный артурский маяк. Маячная часть действовала по правилам мирного времени. Но на этот раз маяк был зажжен, как бы нарочно для того, чтобы атакующий неприятель мог легче ориентироваться ночью.
С наступлением темноты два дежурных крейсера {54} начали
Многое можно сказать сейчас относительно действительности, или вернее - недействительности таких мер охраны эскадры от минной атаки. Всё организовано было по шаблону маневров мирного времени. Не надо быть специалистом, чтобы понять, что два миноносца на обширном пространстве моря должны были являться чем-то в роде иголки, затерявшейся в стоге сена.
Но начальник эскадры и не располагал в этот вечер достаточным количеством мелких минных судов. Хотя это может показаться странным и невероятным, но значительная часть миноносцев, выполняя преподанную министром финансов программу экономии, оставалась еще в состоянии пресловутого "вооруженного резерва" и начала кампанию, присоединившись к эскадре, уже после начала войны.
За несколько минут до полуночи, среди тишины, вдруг гулко прокатился орудийный выстрел. Слышно было, как гудит в воздухе снаряд. Прошло несколько секунд. Затем другой, третий выстрел. Стреляли не часто, как будто не видя определенной цели. Кто стрелял и по кому - определить было невозможно. Но тут вдруг, точно что-то толкнулось в подводную часть нашего крейсера. Это не был звук орудийного выстрела. Тем, кто плавал на судах учебно-минного отряда этот звук был хорошо знаком. Как будто кто-то уронил грузный поднос с посудой. Это был подводный минный взрыв.
Стрельба иногда замолкала секунд на 10, на 15, потом опять начиналась. Чувствовалось, что цель по {55} временам не видна.
Так продолжалось с четверть часа. Затем всё стихло. В это время флагманский броненосец "Петропавловск" вдруг поднял лучи своих прожекторов к небу, что при обыкновенных практических занятиях обозначало: "Перестать светить прожекторами". Точно на обычном учении, это было исполнено. Эскадра погрузилась в темноту. Что же это значит? Неужели это было ученье? Но ведь орудия-то заряжены по-боевому. А как же понять те минные взрывы, которые мы слышали где-то по соседству.
Недоумение продолжалось недолго. Мимо нас промчался полным ходом паровой катер с "Петропавловска" и офицер с него крикнул нам голосом, полным тревоги и нервного возбуждения: "Посылайте все шлюпки на "Цесаревич" спасать людей. "Цесаревич" тонет".
В этот момент мы увидели "Цесаревич", шедший к берегу под своей машиной. Он лежал на боку. Казалось, еще момент и он опрокинется. Его зеленая подводная часть с правого
Этот вид нашего лучшего корабля, тяжело раненого, наглядно показал всем, что случилось что-то ужасное, непоправимое. Сразу же мелькнула мысль: "Как же мы будем его чинить, когда сухой док для броненосцев только начат постройкой в Порт-Артуре?"
В этот момент с другой стороны нашего корабля появилась темная масса броненосца "Ретвизан". Его нос совсем зарылся в воду. Ни одного огонька на судне. Он медленно шел к мелководью. Вид этой тонущей громады производил жуткое, гнетущее впечатление. Оба броненосца, только что пришедшие на Восток, наиболее современные единицы нашего флота, оказались выведенными из строя в первые же минуты войны. Крейсер "Паллада" был также подорван миной в эту ночь, но с нашего крейсера мы "Паллады" не видели.
– "Идти в дозор" - сделан был нам сигнал с "Петропавловска". Плавно заработали наши машины. Около орудий стояли комендоры-наводчики и напряженно {56} всматривались в темноту. Эскадра наша осталась позади, и позади остались только что пережитые нами тревожные моменты. Началась напряженная, но вносящая своей регулярностью спокойствие и уверенность в своих силах служба военного времени. Пришел конец всем сомнениям и неопределенностям.
Нас охватил простор моря. На востоке небо стало слегка молочным перед восходом луны, и звезды потускнели. Темной ясной чертой выявился горизонт. Видно было далеко. Никаких признаков неприятеля, хотя чувствовалось, что он может быть где-нибудь неподалеку. Но этот враг - миноносцы - для крейсера не страшен, когда он на ходу в море. Наоборот, крейсер является в такую ясную ночь грозой для миноносцев.
Около штурманской рубки собралось два-три офицера. Они обменивались мыслями о только что пережитом.
– Эх, будь наша эскадра на ходу сегодня ночью! Ничего японцам не удалось бы взорвать, - говорит один.
– А как ты думаешь, сколько времени эта война будет продолжаться?
– Затяжная война будет. Месяцев на шесть, пожалуй.
Никто из нас не предполагал в эту ночь, что война эта затянется на полтора года, что закончится она таким миром, как Портсмутский, и так называемой "первой революцией", и что последствия этой войны будут чувствоваться русским народом в течение, быть может, столетий.
Контр-адмирал
Д. В. Никитин (Фокагитов)
{57}
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ
Часу в одиннадцатом ночи с 26 на 27 января я отправился из своей квартиры в порт, чтобы на китайской шампуньке переправиться на "Стерегущий", стоявший у Тигрового хвоста. Прошел я мимо Морского собрания, где в тот день, как всегда, обедал в 7-8 часов вечера. Никакого оживления я там не заметил.
Клевета, с первых дней войны распространявшаяся по всей России о том, что в ночь начала войны офицеры флота были на балу, по случаю именин адмиральши Старк и потому-де прозевали минную атаку японцев, особенно махровым цветом зацвела вновь, почти через полвека, в советском романе "Порт-Артур". Автор этого романа, г-н Степанов, утверждает даже, будто бы бал происходил в Морском собрании и сам Наместник открыл бал с адмиральшей Старк.