Порт-Артур. Том 2
Шрифт:
– Как старший в чине, я приказываю вам немедленно освободить меня из-под незаконного ареста, иначе я применю силу оружия, – угрожал штабс-капитан.
– В случае малейшего неповиновения часовым вы будете немедленно расстреляны на месте, – ответил Звонарев.
Штабс-капитан растерялся. Мягкий, деликатный, застенчивый прапорщик вдруг заговорил языком Борейко. Даже обычно приветливое, улыбающееся лицо Звонарева теперь было хмуро и непроницаемо.
– Блохин, – позвал Борейко, – на тебя возлагается обязанность сторожить арестованного, пока за ним не пришлют из
– Слушаюсь, вашбродь! Не извольте беспокоиться, не убегет, разве на тот свет, – хмуро отозвался солдат и, вскинув трофейную японскую винтовку, расположился у входа в блиндаж.
Под вечер начался новый штурм.
Японцы обрушились орудийным огнем на Китайскою батареи и батареи второй линии, к числу которых принадлежала и Залитерная. Ежеминутно падали десятки снарядов. Воздух наполнился массой осколков, со свистом летевших во всех направлениях.
Звонарев приказал солдатам спрятаться в блиндажи, а сам продолжал наблюдение. Только с темнотой окончился обстрел, и прапорщик вернулся на батарею. Перед ним встал вопрос: что делать с Чижом? Еще днем он послал донесение в Управление артиллерии, но ответа не было. Штабс-капитан опять вызвал его к себе и справился о своей дальнейшей судьбе. От его прежней заносчивости не осталось и следа. Заискивающим голосом он просил убрать часовых, особенно Блохина.
– Этот бандит обязательно прирежет меня ночью, – говорил он. – Верните мне хоть оружие для самозащиты.
– По уставу арестованным не полагается иметь при себе оружие. Блохин, смотри в оба, – обернулся к солдату Звонарев.
– Слушаюсь! Пожалуйте в блиндаж, вашбродь. – И он вплотную приставил штык к животу Чижа. Тот отчаянно взвизгнул и отскочил назад.
– Не так стремительно, господин Чиж, а то, не ровен час, споткнетесь и упадете, – иронически заметил прапорщик.
Штабс-каптан со злостью хлопнул дверью.
Звонарев решил на ночь поместиться в одном из солдатских блиндажей. Вскоре вернулись с Утеса солдаты, провожавшие Ярцева в последний путь, с ними пришла и Харитина. Она уже не плакала, но была сурова, молчалива.
– Честь имею явиться! – доложил Звонареву Родионов.
– А, Софрон Тимофеевич! – обрадовался прапорщик. – Что, поправился?
– Так точно, почти все зажило! На Утесе сегодня преставился капитан. Они наполовину заживо сгнили от цинги…
– Царство им небесное. Добрый к солдату был командир, никого зря не обижал, – закрестились солдаты, узнав о смерти Жуковского.
– Отчего это хорошие люди умирают, а такая вредная для солдата птица, как наш Чижик, живет да еще других людей убивает? – задумчиво проговорил Юркин.
– Дай срок, и ему башку открутим! – отозвался Блохин.
Прапорщик по телефону сообщил Борейко о кончине Жуковского. Поручик тяжко вздохнул.
– Всем хорош был покойник, да больно мягок со всякой сволочью, вроде Чижа, – проговорил он.
Совсем уже поздно прибыл ординарец из Управления артиллерии с приказом направить Чижа в распоряжение Белого.
Штабс-капитан прежде всего потребовал возвращения себе оружия и хотел расправиться с Харитиной, но она уже ушла с батареи.
Ночь выдалась темная, туманная. Чиж не заметил, как за ним неотступно двигались две тени. Когда он проходил по глухому, пустынному району около Пресного озера, перед ним неожиданно появились двое. Штабскапитан принял их за ночной патруль и крикнул:
– Штабс-капитан Чиж идет по делам службы в Управление артиллерии.
– Молись богу, вашбродь, смерть твоя пришла, – прозвучал грудной голос Харитины, переодетой уже в солдатскую одежду.
– Да как ты, сволочь, смеешь! – выхватил Чиж из кармана наган.
Но в то же мгновение другой солдат сбил его с ног ударом приклада.
Офицер ткнулся лицом в грязь и заверещал:
– Братцы, пощадите!..
Харитина, деловито нацелившись, всадила штык под левую лопатку Чижа. Короткий стон, хрип, и все было кончено.
Труп оттащили в ближайшую воронку. Брлохин положил ему на грудь бомбочку и поджег фитиль.
– Теперь тикаем, Харитина. – И они исчезли в ночном мраке. Через мгновение раздался глухой взрыв.
Наутро патруль обнаружил труп неизвестного офицера, у которого была снесена голова и верхняя часть туловища.
Следствием установили его личность и определили, что он погиб от случайного снаряда.
Ночью Звонарев получил приказ срочно прибыть в штаб генерала Горбатовского. Прапорщик нехотя встал с постели и, выйдя из блиндажа, позвал старшего фейерверкера Родионова.
– Я отправляюсь в штаб. Ты останешься старшим на батарее, – распорядился он. – Утром доложи об этом поручику Борей ко.
Стояла мутная ноябрьская ночь. Шел мокрый снег. Изредка срывался ветер. По дороге уныло тянулись темные силуэты солдат, матросов, повозок. После почти часового путешествия пешком Звонарев наконец попал в штаб. Там он застал капитана Степанова с воспаленными от бессонницы глазами, бегающего от одного телефона к другому. Тут же находился окончательно поглупевший от переутомления генерал Горбатовский.
– Па форту номер три ранены Булганов и Соломонов и большие потери в людях. Туда двинуты «баянцы» во главе с лейтенантом Соймановым. Отправляйтесь немедленно и примите на себя командование всей артиллерией форта. Японцы в настоящий момент лезут на бруствер, им удалось захватить капонир, и, кроме того, они засели во рву, – дал указание Степанов.
Прапорщик попросил разрешения взять с собой на форт своих солдат. Капитан охотно согласился, и Звонарев тут же отправил записку Борейко с просьбой прислать Блохина, Юркина и Лебедкина.
Спотыкаясь в темноте на каждом шагу, прапорщик только к рассвету добрался до места назначения. Занималось туманное, серое утро. Окрестные горы сливались с небом. Продолжал идти мокрый снег.
На форту прапорщика встретили матросы и проводили его с Сойманову.
– Японцы подготовляют взрыв переднего бруствера форта, – взволнованно проговорил лейтенант. – Слышны стук и возня во рву. Боюсь, что взрыв может произойти каждую минуту, и не знаю, что мне предпринять.