Портартурцы
Шрифт:
«Продались. Непременно. Смотри ты, как батарею поставили. Бей, японец! А остальные пушки подальше отослали»… «Начальником быть — надоть голову иметь. А из них, некоторые в начальники пошли не по голове, а по родословной»…
Тот самый солдат, забитый и покорный, который на первых страницах романа яро чистил сапоги, чтобы не вызвать недовольства солдатского «дядьки», который терпел побои и унижения, теперь смело размышляет о генералах, оказавшихся позорно беспомощными:
— Я думаю, братцы, вся беда в том, что очень старые они у нас, генералы-то.
— Нет, не то. Много среди офицеров князьев да баронов. Сволочной народ: бабники, картежники и интриганы всякие. А военное дело совестливое… Надо быть таким, как Суворов. Спать и есть на передовых позициях. Вот тогда он научится соображать, настоящей головой своего войска будет».
Вместе с этим чувством неприязни к высшему командованию, вместе с сознанием немощи генералов растет в народе и другое — самоутверждение и самосознание своей собственной силы. У солдат зреет чувство собственного могущества, все четче определяется их конфликт с командной верхушкой: «Мы же могли их дотла изничтожить, в порошок стереть, если бы наши генералы назад не попятились».
В. И. Ленин, анализируя события русско-японской войны, сделал вывод: «Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению… Капитуляция Порт-Артура есть пролог капитуляции царизма»
Весь роман Т. М. Борисова пронизан этой мыслью, произведение строится на резком контрасте высокого героизма русских солдат и трусости воинской верхушки.
Панорамный охват сменяется локальной зарисовкой, кадрами крупного плана, в которых изображен то один, то другой солдат, то моряк Бубнов, бросающийся в штыковую атаку. Громадный среди низкорослых японцев, Бубнов, как богатырь, сокрушает врагов штыком и прикладом. Больше мы не встретимся в романе с Бубновым, как и со многими другими персонажами, но от такой мозаичной манеры письма его художественные достоинства не ослабевают. В романе есть такой эпизод: японский генерал Ноги с недоумением спрашивает: «Кто же дает нашим войскам отпор?» Ему отвечают: «Бупноф…» Имя Бубнова принято японцами за условное обозначение русских отрядов, несокрушимых и отважных. Эпизодический образ у Борисова становится носителем могучего народного духа.
Писатель использует летописный, хроникальный принцип повествования. Он изображает события войны, начиная с январского обстрела японцами русской эскадры и заканчивая последними декабрьскими атаками, предательской сдачей крепости. Драматизм описания и героический пафос романа нарастают с каждой новой главой. Чем теснее кольцо неприятельской осады, тем острее желание солдат отстоять Порт-Артур. Даже денщик Стесселя, которому генеральша велела вести разговоры с солдатами о сдаче крепости, просится в бой: «Вы уж ослобоните меня, ваше высокопревосходительство… На позицию хочу. С япошкой биться буду… мне пора и с японцами повстречаться».
Высокая героика — это основное начало, основная тональность произведения. И заканчивая описание событий горькой фразой: «Здесь начинался плен», Т. М. Борисов не ставит точку, он, чтобы оттенить героизм русских солдат, вводит еще одну главку. Писатель меняет повествователя. Теперь уже повествование ведется не автором, а иностранным корреспондентом Э. А. Бартлеттом, записки которого были опубликованы после падения Порт-Артура в иностранной, а затем и русской печати. Документальная хроника Бартлетта передает впечатления, которые сложились у журналиста, находившегося в японской армии. Бартлетт видел августовские и последующие бои, видел ожесточенный натиск японцев на артурские форты, был свидетелем шквальных артиллерийских обстрелов, после которых кажется, что на позициях русских не осталось ни одной живой души. Японцы поднимаются в атаку, и вдруг русские позиции отвечают таким несокрушимым сопротивлением, таким мужественным броском в знаменитый русский рукопашный бой, что противник оказывается смятым и отброшенным с порт-артурских фортов.
Роман «Портартурцы» хорош своим героическим и патриотическим пафосом. Поэтому он и сохранил свое значение для нашей современности, как, впрочем, и все книги этого своеобразного мастера художественного слова.
Н. Великая.