Портрет Алтовити
Шрифт:
– Ну, – доктор Груберт резко махнул рукой. – Бог с ними, с этими восточными премудростями! Вы когда теперь в Москву собираетесь?
Блестящий ее взгляд.
– Я больше не собираюсь.
– Что
– Вы знаете, – не отвечая на его вопрос, с силой прошептала она и вся перегнулась к нему поверх тарелок. – Я, кажется, правда поняла одно: внутри моего, или вашего, или еще чьего бы то ни было сегодняшнего дня ничего решить невозможно. Ни исправить, ни искупить. Так эта жизнь устроена. Что сделано – то сделано, что наворотили мы – то мы наворотили, что перепутали – то перепутали. Все грехи наши с нами, и ничего нельзя. Ничего! Нельзя, поздно! Потому что кто-то уже умер от этого, а кто-то заболел, а у кого-то все внутри стало другим. Или еще страшнее – чей-то ребенок, не дай Бог, заплатит. Не дай Бог! Но… – Она замолчала и опять прожгла его своими узкими, полными остановившихся слез глазами. – Но именно потому, что мы так неверно – ведь все об этом в глубине себя догадываются – именно потому, что мы так прожили, уже прожили, мы все без исключения, – я не знаю, как это лучше сказать, – именно поэтому я стала верить, что это не конец, что всю эту путаницу, всю эту паутину мы должны будем где-то распутать…
Она громко всхлипнула и тут же зажала ладонью рот.
– Иначе зачем все это?
…Было уже одиннадцать – начало двенадцатого.
Ресторан закрывался. Кроме них, в дальнем углу сидела молодая японская парочка – девочка и мальчик, которые, судя по всему, ссорились и в чем-то упрекали друг друга. Наконец девочка вскочила, схватила с вешалки свое пальто и выскочила на улицу. Мальчик остался сидеть, как будто окаменел. Чувствовалось, что от неловкости и огорчения он не может не только встать и уйти, но даже пошевелиться.
Красная свечка в инкрустированном подсвечнике почти догорела. Официантка с золотистыми веками выглянула из дверей кухни и откровенно зевнула улыбающимся ртом.
– Завтра я не оперирую, – сказал доктор Груберт, – у меня всего две консультации. День нетрудный. Но ведь они опять обещали снег.
Бостон, май 2003