Портрет дьявола: Собрание мистических рассказов
Шрифт:
И внезапно, охваченный ужасом приближения смерти, я исступленно оттолкнул ее и вскочил со стула; с мгновение я не понимал, где нахожусь, затем ко мне вернулась способность мыслить, и я огляделся по сторонам.
Газ в лампе все еще ярко горел, а в печи алело пламя. Часы на каминной полке показывали половину первого ночи.
Картина в раме по-прежнему стояла на мольберте, и, только взглянув на нее внимательнее, я увидел, что портрет изменился: на щеках незнакомки появился лихорадочный румянец, в глазах засияла жизнь, чувственные губы припухли и покраснели, а на нижней виднелась капелька крови. В приступе отвращения я схватил свой скребковый нож и изрезал им портрет вампира, а затем, выдрав из рамы изуродованные куски холста, запихнул их в печь и с варварским наслаждением стал наблюдать за тем, как они извиваются, обращаясь в прах.
Та рама все
АНРИ ДЕ РЕНЬЕ
(Henri de R'egnier, 1864–1936)
Анри Франсуа Жозеф де Ренье, уроженец нормандского городка Онфлер, выходец из обедневшей дворянской семьи, выпускник парижского лицея Станислас, вошел во французскую литературу в середине — второй половине 1880-х гг. как поэт — наследник романтиков и парнасцев и ученик символистов. Первые стихотворные сборники Ренье «Грядущие дни» (1885), «Успокоение» (1886), «Ландшафты» (1887), «Эпизоды» (1888) написаны под влиянием парнасской школы, отчасти — Поля Верлена; в них преобладает лирика утонченных чувств, которые объективируются в изысканных садово-парковых пейзажах, украшенных произведениями искусства. Последующие сборники «Стихотворения в античном и рыцарском духе» (1887–1890) и «Как во сне» (1892) отмечены многозначной символикой, близкой к поэтике Стефана Малларме (устроителя знаменитых «литературных вторников» на Рю-де-Ром, которые Ренье регулярно посещал), наполнены образами классической древности и сказочными видениями со средневековым колоритом. В этих книгах Ренье стремился реформировать французское стихосложение, экспериментируя с верлибром. В дальнейшем, сохранив присущую последнему гибкость стиха, он возвратился к более строгим поэтическим формам, среди которых особое место в его творчестве занял жанр сонета. На этот эстетический выбор до известной степени повлияло сближение Ренье с поэтом парнасской школы, признанным мастером сонетной формы Жозе-Марией Эредиа, чей салон он также посещал с конца 1880-х гг. и чья дочь Мария, даровитая романистка и поэтесса, в 1896 г. стала его женой.
Излюбленные темы поэзии Ренье, нашедшие дальнейшее воплощение в сборниках «Игры поселян и богов» (1897), «Глиняные медали» (1900), «Город вод» (1902), «Крылатая сандалия» (1906), «Зеркало часов» (1910), «Следы пламени» (1921) и др., — быстротечность времени, хрупкость прекрасных форм бытия, неизбежность смерти, искусство как единственный способ преодолеть разрушение и забвение. Свойственное парнасцам обостренное ощущение красоты зримого, чувственно воспринимаемого мира сочетается у Ренье с характерными для символистов элегичностью и мистицизмом, с восприятием окружающих феноменов как знаков иной, невидимой реальности.
Близкие темы, идеи и настроения развиваются писателем и в художественной прозе, к которой он всерьез обратился во второй половине 1890-х гг. На страницах своих многочисленных романов («изящных поэм, переложенных прозой», по словам Малларме) Ренье проявил себя как мастер бытописания, реконструктор эстетизированного дворянского быта XVII–XVIII вв., который нередко становится у него фоном для любовно-психологических сюжетов. Среди наиболее известных его романов, созданных на условно-историческом материале, — «Дважды любимая» (1900), «По прихоти короля» (1902), «Встречи господина де Брео» (1904); в эпоху, современную автору, разворачивается действие романов «Полуночная свадьба» (1903), «Каникулы скромного молодого человека» (1903), «Живое прошлое» (1905), «Первая страсть» (1909) и др. Впрочем, и за современными сюжетами в прозе Ренье повсюду просвечивает любимое им XVIII столетие — и, шире, культура старой Франции, сообщающая событиям и персонажам рубежа XIX–XX вв. историческую и смысловую глубину. Наряду с романной прозой, пользовавшейся в первые десятилетия нового века всеевропейским успехом, Ренье написал несколько сборников новелл и рассказов, среди которых — «Яшмовая трость» (1897), «Необыкновенные любовники» (1901), «Лаковый поднос» (1913), «Утраченное счастье» (1924), создал ряд обширных литературно-критических работ («Образы и характеры» (1901), содержащие статьи о творчестве В. Гюго, А. де Мюссе, Ж. Мишле, «Сюжеты и случаи» (1906) — цикл заметок о Версале XVIII в. и писателях того времени — Ш. де Лакло, Н. Буало и др.), несколько пьес в традициях Мольера и большое количество изящных стихотворений в прозе. Его затворническое, занятое
Портрет графини Альвениго
Новелла «Портрет графини Альвениго» («Le Portrait de la Comtesse Alvenigo»), написанная в 1908 г., была впервые опубликована в авторском сборнике «Оттенки времени» (в составе цикла «Рассказы для тринадцати»), выпущенном парижским издательством «Меркюр де Франс» в 1909 г. Позднее вошла в авторский сборник «Венецианские повести» (1927). На русском языке впервые напечатана в переводе О. Брошниовской в 19-томном собрании сочинений писателя (Т. 10: Оттенки времени. Пб.: Academia, 1923. С. 234–243). В настоящей антологии воспроизводится с незначительными уточнениями по изд.: Ноготок судьбы: [Сб.]. СПб.: Лениздат, 1992. С. 405–410.
Абелю Боннару {152}
Я недолюбливаю новые знакомства, поэтому первым моим побуждением при виде графа де Вальвика, которому я был представлен накануне за каким-то обедом, было уклониться от встречи, чтобы не разговаривать с ним. Не то чтобы он был мне неприятен, но мне хотелось немного сосредоточиться, чтобы насладиться тем удовольствием, которое мне доставляли акварели и рисунки художника Юрто. Как раз в глубине зала, где были выставлены любопытные произведения молодого художника, помещался широкий диван, чрезвычайно располагавший к отдыху и размышлениям, тем более что дело было к вечеру и маленький зал был почти пуст.
Именно это отсутствие посетителей и делало трудным избежать г-на де Вальвика. К тому же было уже поздно: он увидел меня и направился ко мне. Я смотрел на него. Это был человек лет пятидесяти, изящной осанки, с седеющими волосами и приятной физиономией. Лицо его было благообразно, хотя и слишком неспокойно. Г-н де Вальвик был, вероятно, нервным и чрезмерно чувствительным. Это можно было угадать по его чересчур тонким и длинным рукам, по беспокойному и грустному взгляду; но нервность эта уравновешивалась здоровым и мужественным телосложением. После обычных приветствий г-н де Вальвик сказал мне:
— Я очень люблю акварели Юрто. Его цветы очаровательны. Сочетание красок прелестно!
Я посмотрел на картину, которую он мне указывал концом трости. Это был, действительно, образец изящного искусства. Г-н де Вальвик был человек со вкусом. С ним можно было поговорить. Я согласился с ним. Цветы Юрто мне, конечно, нравились, но его виды Венеции привлекали меня еще больше. Они очаровали меня. То были уголки каналов, виды лагун, фасады старых дворцов, переданные с большой правдивостью. Я долго их рассматривал. Они пробудили во мне то чувство притягательности, которое всегда вызывал во мне этот таинственный город. Я стал их расхваливать г-ну де Вальвику. Он слушал меня молча, нетерпеливо поигрывая тростью. Внезапно он прервал меня:
— Да, да, не спорю… Юрто действительно это хорошо схватил… но должен вам признаться, что все, связанное с Венецией, для меня невыносимо…
Я посмотрел на г-на Вальвика недоверчиво. Без сомнения, он был одним из тех снобов, которые считают невозможным признавать красоту Венеции только потому, что другие снобы, ничего не понимающие в этом дивном городе, им восхищаются; и эти хулители еще превосходят снобизмом своих восторженных собратьев. Поэтому я хотел либо оборвать разговор, либо перевести его на банальную светскую болтовню, но г-н Вальвик продолжал:
— Да, все, что напоминает Венецию, тягостно для меня… Не думайте, однако, что я не любил некогда ее тротуары и ее площади, ее каналы, кампанилы, {153} дворцы, сады и лагуны, ее шум и молчание, все, вплоть до ее запаха. Я долго жил там еще тогда, когда не вошел в моду обычай ездить в Венецию. У меня есть там даже собственное палаццо, небезызвестное вам, быть может, — старое, красивое палаццо Альвениго, позади Сан-Альвизе, {154} на мертвой лагуне, палаццо, завещанное мне моим другом, историю которого я вам расскажу, если вам угодно ее выслушать…