Портрет художника в старости
Шрифт:
Грегг позвонил в Белый дом, но кто-то, должно быть, высказал правду и о президенте, так как тот в отупении очнулся после беспокойного сна в обличье многоликого хамелеона.
В полнейшем отчаянии Грегг набрал номер своего духовника, но тот тоже пал жертвой злостного наговора».
Порху теперь понял, что Кафка был абсолютно прав, закончив свой рассказ так, как закончил, а не так, как намеревался он сам, — трагической развязкой для жука, который избавляется от злого духа и испускает дух, и хэппи-эндом для остальных членов семьи, которая начинает процветать, избавившись от позора, воплощенного в сыне и брате.
Но Кафка был всего лишь незаметный пражский литератор,
На ужин в тот вечер Порху попросил жареных колбасок, лучше с зеленым перчиком. Полли купила колбасок и перчика, которые он с удовольствием съел. По правде сказать, ему надоел клей. Полли не поняла, о чем говорит муж, когда он упомянул об этом.
Объяснить ей он не потрудился.
Не хочет ли он достичь недостижимого? — спрашивал себя Порху. Из тех писателей, перед кем он преклонялся, многие ли ушли из жизни богатыми людьми? Многие ли хоть раз держали в руках авторский экземпляр массового, многотиражного бестселлера, по которому затем сняли блокбастер, и заработали двухмиллионный гонорар?
Нет, не Кафка. И уж конечно, не Мелвилл и не Достоевский, которые бедствовали всю жизнь. И не Марк Твен, который нажил кое-какое состояние, но потом запутался в долгах и пережил к тому же семейную трагедию. При имени Марка Твена в мозгу пронеслась мысль о новом подходе к Тому Сойеру, но он отложил ее на будущее. Вместо этого он подумал, что сейчас набросает список тех писателей, которые все свои годы провели в безопасности и достатке, если не роскоши, заранее зная, что список будет не длинен. Он порылся в памяти, перебирая имена и даты, приготовленные им для лекции о литературе отчаяния, которую ему скоро предстоит прочитать. На ум не пришло ни одного имени. Он откинулся от стола, чувствуя, как в нем закипает ярость.
Порху был недоволен собой. Больной, злой, непривлекательный, к тому же себе на уме. Хандра — вот то слово, которое лучше всего передает его состояние. Он хандрил с каким-то мазохистским удовольствием. Он искал повода придраться к Полли, рявкнуть на нее, сорвать на ней злобу. Но Полли, если только сама не поддавалась плохому настроению, была женщина терпимая и отзывчивая, не то что его прежние две жены, она чутко улавливала состояние мужа и благоразумно держалась в стороне, пока не пройдет гроза. Порху чувствовал почти физическую боль, казалось, будто у него из печени и из сердца выходят вредные вещества. Он рвался в бой.
Он рвался к столу. Его осенила идея. Вырисовалось начало. Понравилось название.
Зовите меня Джин. Я больной… злой… непривлекательный. К тому же подлипала и ябеда. Я скрываю свою сущность, обитаю в глубине, где меня никто не обнаружит. Я не всегда бываю в форме, и здоровье оставляет желать лучшего, но это меня не беспокоит. Мне безразлично. Я не таскаюсь по докторам. Когда мне не по себе, я наношу вред другим, проделывая над ними неприятные манипуляции. Я заявляю о своей природе хитростями и мошенничеством. Сколачиваю с подобными мне тайную банду, чтобы погубить кого-нибудь в раннем детстве, а это дурно. Погодите, а почему, собственно, дурно? Не слишком ли много людей развелось на земле? Их всегда был
Это факт. Оглянитесь на прошлое. Посмотрите, что происходит теперь. Неспособные выжить не должны жить. Рано или поздно такие вымирают.
Собираемся мы с сородичами и скопом натравливаем огромные массы обычных добродетельных и богобоязненных людей на огромные массы других обычных добродетельных и богобоязненных людей, и те убивают друг друга и творят ужасные вещи над женщинами и детьми. Мы подстрекаем убивать и калечить без угрызений совести, без сожаления и раскаяния, но с радостным убеждением в своей правоте и самодовольным сознанием исполненного долга.
Примеры?
Сколько угодно.
Посмотрите на Африку, Европу, Азию, посмотрите на Англию и Америку — стоит только начать список, конца не будет. Я могу начать с любого места на земном шаре и во все времена. Могу начать с любой известной человеческой цивилизации и не смогу перечислить все, потому что зло и зверства, которые цивилизованные плохие мужчины и женщины чинят другим мужчинам и женщинам, по-прежнему перевешивают способность истории занести их в свои анналы.
Это наша работа.
Зло заложено в природе человека.
Это тоже наша работа.
Я знаю, о чем говорю.
Я стар, и я побывал почти повсюду и повидал почти все. Я был с Достоевским, когда он бился в припадках и испытывал всяческие мучения. Его сжигала изнутри гнусная завистливость и самоубийственная злость, и я помогал ему загнать в подполье его человека из подполья. Я был и с Толстым. Парадокс: старый писатель ненавидел толпы почитателей, ненавидел свою жену, но, уйдя из дома и умирая на железнодорожном полустанке, протянул несколько дней и этим дал время собраться толпе знаменитостей и журналистов, а его жене приехать — словно для того, чтобы он видел, что она видит, как он умирает. Еще более низкую шутку мы учинили с Гоголем. Мы свели его с ума, внушили ему жуткий страх перед пиявками. Он пытался уморить себя голодом, потом закололся и, умирая, увидел, что облеплен пиявками, — это врачи пытались продлить ему жизнь. Удачнее всех, наверное, встретил свою кончину Пушкин. В тридцать семь лет поэт был убит на дуэли наглым авантюристом, который бессовестно волочился за его молоденькой женой-кокеткой, и Пушкину ничего не оставалось, как драться с ним. Бедный Достоевский всю свою бурную жизнь не знал ни покоя, ни здоровья, ни материального благополучия. Когда у него заводились деньги, он просаживал их за зеленым сукном. Когда писал, то столько раз переписывал, переделывал и приступал заново, что сам черт ногу сломит, не говоря уже о теперешних и тогдашних исследователях.
До чего забавны эти игры и ирония судьбы, правда?
Вы у меня животики надорвете.
Хотите еще послушать?
При царе Максим Горький был вынужден бежать за границу. При коммунистах Исаака Бабеля упрятали в тюрьму, где он и сгинул.
Русским писателям вообще не везло, меньше, чем просто русским.
Вы не поверите… впрочем, от того, поверите вы или нет, мне ни тепло ни холодно… так вот, я вместе с Ионой был в чреве кита. Я был с Германом Мелвиллом и его белым китом на гребне его успеха — писателя, а не кита — и вместе с ним впал в нищету и забвение из-за чрезмерного пристрастия к этому самому киту, который повредил его создателю больше, чем кто-либо другой. Если вы верите в существование капитана Ахава и Моби Дика, то должны согласиться, что я был с ними, с ними обоими и с каждым в отдельности до конца. Попробуйте угадать, за кого я болел. Держу пари, что ошибетесь. Я не был ни на чьей стороне. Я не сочувствовал ни тому ни другому. У меня нет чувств.