Портрет художника в старости
Шрифт:
Несмотря на расстроенные финансы мистера Клеменса, Том восхищался тем, что тот столько заимел, что мог такую уйму деньжищ пустить псу под хвост. Его надежды на сочинительскую карьеру крепли. Да и мистер Лондон подает пример процветания. Он поблагодарил мистера Роджерса за совет и решил направить свои стопы на запад, к мистеру Лондону.
Быстрое развитие железнодорожного транспорта в период между Гражданской войной и началом нового века сделало путешествие через всю страну из коннектикутского Хартфорда в Калифорнию таким же простым и безопасным, как и плавание из Бостона или Нью-Йорка в город Ливерпуль, что в Англии. Хотя Том не помышлял раньше о таком путешествии, путь его лег на запад.
Через положенное время Том Сойер сходит с поезда на одной из железнодорожных станций и поспешает на север через Сан-Франциско, чтобы найти Джека Лондона и заполучить у него полезную информацию о том, как стать удачливым сочинителем вроде мистера
Джек Лондон по причине болезни отбыл на Гавайи.
Том, естественно, был разочарован. Он выслушал новость и тяжело вздохнул. Он сожалел, что упустил возможность обсудить свое будущее с широко известным социалистом, своим умом дошедшим до глубин философии Герберта Спенсера, Маркса и Дарвина. Автор „Зова предков“, „Белого клыка“, автобиографического повествования „Джон Ячменное Зерно“ о своем многолетнем пристрастии к алкоголю и многих-многих других романов, очерковых книг, социологических трактатов, о которых Том ничего не знал и не хотел знать, поплыл на Гавайи в наивной надежде, что мягкий климат Тихоокеанских островов избавит его от мучительной, неизлечимой болезни почек, которая через несколько лет в Калифорнии сведет его в могилу.
Сам на себя руки наложил, пронесся слух, как потом узнал Том. Выписывая свидетельство о смерти, врач указал причину — острая желудочно-кишечная недостаточность на фоне заболевания мочевых путей. Другие, не располагавшие фактами, поговаривали об отравлении морфием, то ли невольном — в результате передозировки средства, прописанного от почечных приступов, то ли сознательном, на которое Лондон пошел из-за переутомления, отчаяния и страха перед угрозой нищеты. Его величественный „Дом волка“ сгорел, его сельскохозяйственная ферма, раскинувшаяся на полутора тысячах акров, пришла в полный упадок, и урожай погиб из-за непредвиденно ранних морозов. Он испытывал крайние финансовые затруднения, все больше и больше пил, поскольку давно привык к алкоголю. Начав бедным ребенком-сиротой, Лондон достиг того, чего только может пожелать человек. Благодаря колоссальным гонорарам за книги, благодаря его путешествиям и приключениям о нем узнал весь мир. Он сколотил большое состояние, но умер в бедности. Может быть, не таким бедным, как церковная крыса, но таким же бедным, как мистер Клеменс, хотя долгов оставил немного.
Ему было всего сорок лет.
Но это было потом, а пока Том отправился назад в Сан-Франциско, намереваясь поговорить с Фрэнсисом Бретом Гартом, еще одним американским прозаиком с международной известностью, чтобы выяснить, как же все-таки живут преуспевающие писатели и что нужно, чтобы стать одним из них. Кроме того, ему хотелось побольше узнать о дружбе и сотрудничестве Брета Гарта с Сэмюэлом Клеменсом. Том Сойер слышал, что в свое время Брет Гарт, может быть, самый читаемый литератор в стране, редактировал журналы и помог Клеменсу в его первых просторечных побасенках — помог, правда, недостаточно, как впоследствии, уже будучи взрослым, вынужден был признать Том. У нашего путешественника не было сомнений, что одно упоминание имени Том Сойер распахнет перед ним все двери и мистер Брет Гарт будет счастлив познакомиться со знаменитым героем романа Марка Твена, который зарождался благодаря его наставничеству.
Увы, Тому не повезло и на этот раз: он опоздал.
В редакции сан-францисского „Оверленд мансли“ крайне удивились, когда Том представился и объявил о цели своего визита. Брет Гарт отличался тем, что был первым редактором этого журнала и напечатал в нем яркие образцы нового реализма Западного побережья — рассказы „Счастье Ревущего Стана“ и „Изгнанники Покер-Флэта“. Некоторые старики прямо-таки гоготали, когда он расспрашивал их о мистере Брете Гарте. Оказалось, что тот давно сбежал из Сан-Франциско в Чикаго, где ему обещали высокооплачиваемую редакторскую должность и часть акций „Лейксайд мансли“, тоже литературного ежемесячника. Сбежав из Сан-Франциско, Брет Гарт сбежал и от толпы разъяренных кредиторов, которым он не имел ни средств, ни желания платить. Пижон был, хвастался тонкими вкусами и большими запросами.
Том был так огорчен, что какая-то сердобольная личность сказала, почему бы ему не попробовать поговорить с Амброзом Бирсом. Том смутно соображал, кто это такой, но потом, наведя справки, узнал, что даже англичанин Чарлз Диккенс восторгался им. Следовательно, мистер Бирс — желанная персона.
Вот наконец-то удача, подумал Том, разведав, что Бирс недавно вернулся в Сан-Франциско после четырехлетнего пребывания в Англии. Но удача скоро испарилась. Печального одинокого вдовца высоко чтили за фантастический „Случай на мосту через Совиный ручей“ и пронзительную повесть „Чикамога“, где глухонемой мальчик, играющий в солдатики, не понимает, что бушующая вокруг него Гражданская война — настоящая, а не плод его воображения, но, возвратившись домой,
„Блин, — подумал Том. — Не везет так не везет“.
На его месте другой молодой человек, слабак, наткнувшись на непреодолимые препятствия, давно отказался бы от дальнейших поисков. Но не таков Том Сойер. Он враз загорелся, когда ему сказали, что есть такой прогрессивный реалист Фрэнк Норрис и что он живет здесь, в Сан-Франциско. Подфартило, подумал Том. Фрэнк Норрис, видный проповедник нового реализма среди „разгребателей грязи“, автор выдающихся романов „Мактиг“, „Спрут“, „Омут“, жил спокойной семейной жизнью, находился в зените литературной карьеры и умер, как выяснил Том, от неудачной операции аппендицита. Ему было тридцать два года.
Тому ничего не оставалось, как ехать назад, на восток. „Поеду-ка я через Чикаго, — рассуждал он, — глядишь, разыщу там Брета Гарта, разузнаю у него, что это за ремесло такое — сочинительство, и о его дружбе с Марком Твеном“.
Но в редакции чикагского „Лейксайд мансли“, журнала, куда Брет Гарт сбежал от калифорнийских кредиторов и в поисках более высокого жалованья, тоже весьма удивились, когда Том назвал себя и объяснил цель своего приезда. Некоторые старики покатывались со смеху, слушая Тома, другие прыскали в рукав. Тому рассказали, что Брет Гарт оставался в Чикаго совсем недолго и, как ни странно, не принял редакторскую должность, на которую его наняли. Он не явился на торжественный, широко разрекламированный банкет, устроенный в его честь как нового рулевого в утлой лодчонке литературного ежемесячника. Вместо этого он, взяв с собой жену, переехал в Бостон, потом в Нью-Йорк, где вместе с Сэмюэлом Клеменсом начал работать над пьесой для Бродвея. Рассказывающие особенно напирали на то, что Том прекрасно знал сам: Клеменс — это имя реального человека, скрывавшегося под известным псевдонимом Марк Твен. Затем Тому поведали, что у всей этой комической истории с Бретом Гартом есть иронический поворот, вызывавший взрыв хохота у присутствующих. Владельцы журнала выписали Брету Гарту чек на 14 тысяч долларов — в качестве, так сказать, предварительной премии за его будущую самоотверженную службу на ниве отечественной журналистики и в знак того, как они ценят его. Четырнадцать тысяч отнюдь не малая сумма, тем более в старые добрые времена. Поскольку Брет Гарт на банкет не явился, дар не нашел адресата, и тот уехал из города с несколькими долларами в кармане.
Ни мистера Гарта, ни мистера Клеменса Том в Нью-Йорке не нашел. Мистер Клеменс давно продал свой хартфордский дом, несколько лет жил с семьей в Европе, затем поселился на Пятой авеню в Нью-Йорке. Чтобы выплатить последние долги, он снова поехал читать лекции, которые, по его признанию агенту, ему уже комом в горле стояли. Мистер Гарт ради денег тоже выступал с лекциями, которые он просто ненавидел, потому что презирал своих слушателей. Мистер Клеменс, тот хоть получал удовольствие от того, что его слушают с удовольствием. Мистер Гарт тем временем перебрался в Европу, бросив жену, с которой не захотел иметь ничего общего, и детей. Будучи за границей, Гарт получил консульскую должность в одном городке на востоке Германии, однако бесстыдно манкировал своими обязанностями и был переведен консулом в Глазго, но предпочитал проводить время не в служебном кабинете, а в литературных кругах Лондона, где его почитали больше, чем его соотечественников. В конце концов правительство нашло, что мистер Гарт не удовлетворяет требованиям, предъявляемым к государственным чиновникам, и он был уволен. Тогда мистер Гарт переехал в Лондон, где скандально сожительствовал, причем на ее деньги, с вдовой-бельгийкой, матерью девятерых детей. Пьеса, над которой он работал с мистером Клеменсом, провалилась. Оптимистические прогнозы на плодотворное творческое сотрудничество не оправдались. Очевидно, трения в совместном труде объясняют открытую неприязнь, которую с тех пор мистер Клеменс испытывал к мистеру Гарту. Когда Генри Джеймс стал расспрашивать Твена об их дружбе с автором „Счастья Ревущего Стана“, тот без стеснения брякнул, что мистер Гарт — отъявленный сукин сын.
Том узнал, что Генри Джеймс живет в Англии, как и Брет Гарт. Даже блестящий молодой талант Стивен Крейн, которого в Западном полушарии знали по романам „Мэгги — девушка с улицы“ и „Алый знак доблести“, тоже переехал жить в Англию. Ближе всех Тому показался Крейн, потому что был лишь немного старше его самого. Практически однолетки, быстренько подсчитал Том. Ему не стоило труда увидеть в именитом романисте долгожданный пример для подражания. Да, соображал Том, лучше всего сойтись с ним, писателем, близким к Джозефу Конраду и Генри Джеймсу, если, конечно, хочешь чему-нибудь научиться. Человек он важный и без дурных привычек.