Портрет кудесника в юности
Шрифт:
Далее юный чародей сообразил наконец включить духовное зрение, однако, прежде чем ему удалось разглядеть противника, тот шарахнулся прочь — и сгинул.
Сквозь узкое бойницеподобное окно в торцовой стенке чуланчика точился жидкий лунный свет. Лежащие на тумбочке наручные часы показывали пятнадцать минут второго. На топчанчике тихо посапывало физическое тело Глеба Портнягина. На секунду учеником чародея овладело праведное желание поднять себя пинком в рёбра: спишь, козёл? А тут вон что делается! Не целясь, он кинул грешную душу финки туда, где лежала её материальная оболочка, заранее уверенный в том, что родственные сущности найдут друг друга.
Затем в тесноте чуланчика возник парнишка лет двадцати двух с ладно вылепленным насмешливым лицом — в данный момент, правда, несколько встревоженным.
— Где ж ты гулял? — с упреком сказал ему Глеб. — Меня тут чуть скальпелем не пописали…
Не отвечая, паренёк (именно так выглядело неветшающее астральное тело старого колдуна Ефрема Нехорошева) зорко оглядел помещеньице — и, нагнувшись, поднял оброненный ночным гостем эфирный дубликат медицинского скальпеля.
— Где гулял, говоришь? — рассеянно переспросил он, сосредоточив внимание на кромке лезвия. — Далеко. Отсюда не видать… Ну, что не видать, полбеды, — сварливо прибавил он, — а вот что туда шнура не хватает…
В виду имелся энергетический «шнур», соединяющий тонкое тело с физическим, но Глеба сейчас больше занимало его собственное приключение.
— Хорошо ещё финка под руку подвернулась… — обиженно бросил он.
— Это ты правильно, — машинально одобрил Ефрем, продолжая изучать лезвие. — Ножа духи опасаются. Ножа, сабли, заточки… Да и живые души тоже. Покажут иному бритву в переулке — из него и душа вон… с перепугу…
— Душа — ладно! — сердито сказал Глеб. — А этот-то чего испугался? Материального тела нет: порежешь — тут же срастётся…
— Срастётся, — кивнул Ефрем, опуская скальпель. — Только всё равно ведь больно, когда режут… И когда протыкают — не слаще… — Оборвал фразу, озадаченно крутнул головой. — Давай-ка оденемся да поговорим, — скорее приказал, нежели предложил он. — Дело серьёзное…
Глеб тихонько ругнулся, подплыл к своему спящему без задних ног молодому организму, но, видимо, сказалась общая взбудораженность — «нырком» войти в тело не удалось. Раздосадованный, он применил тогда методику «влезания в рукава» — и тоже тщетно. Наконец невидимые руки наставника взяли его сзади за поясницу и довольно бесцеремонно подправили коленом.
Когда Портнягин, напялив на хорошо развитую физическую оболочку тренировочные брюки и тенниску, появился в комнатёнке учителя, тот уже варил кофе на лабораторной спиртовке, употреблявшейся обычно для приготовления небольших доз выворотного зелья.
— А чего пустой? — спросил он. — Бутылку неси.
— Ты ж в завязке, — напомнил Глеб.
— Я-то в завязке, — равнодушно откликнулся наставник, колдуя над джезвой. Измождённое морщинистое лицо его выглядело сумрачней обычного. Подобно многим достигшим преклонных лет Ефрем Нехорошев являл собою разительный контраст с собственным астральным телом. — А вот тебе сейчас надо бы стакашку принять…
— За слабонервного держишь?
— Нервы тут ни при чём, — назидательно изрёк старый колдун, снимая с огня готовый убежать кофе и бросая в него пару крохотных заговорённых кристалликов, отчего возбухшая шапкой коричневая пена съёжилась и спешно уползла обратно, в горловину джезвы. — А мозги оглушить не вредно…
Хода его мысли Портнягин не уловил.
Подсели к столу. Глеб ждал, что старый колдун примется выспрашивать о ночной драке, но тот молчал и лишь как-то странно поглядывал на питомца. За окном под единственным во дворе исправным фонарём подобно рождественскому снегу кружились мохнатые мотыльки да пара неприкаянных душ с соседнего кладбища.
— Ну и чего он на меня прыгнул? — не выдержал наконец ученик чародея. — Со скальпелем, главное…
— А ты побольше умничай, — невпопад, как показалось Глебу, ответил учитель, поднося выщербленный край чашки к сероватым сухим губам и по-прежнему не сводя заинтригованно прищуренных глаз с воспитанника. Как и все колдуны, Ефрем Нехорошев в разговоре любил заезжать околицей, ответ из него приходилось вытаскивать клещами, поэтому Портнягин счёл за лучшее промолчать.
Решение оказалось правильным. Произведя пару осторожных глотков, кудесник отставил чашку.
— А не помнишь, — промолвил он без видимой связи с чем бы то ни было, — на сколько процентов человек свои мозги грузит?
— Н-ну… одни говорят, на полпроцента, другие — на пятнадцать… По-разному говорят.
— А дети — на сколько?
Про детей Глеб не знал ничего.
— А дети все гениальны, — объявил колдун. — До пяти, до шести лет гениальны, а в школу пойдут — тупеют… Почему так?
— Ты ещё спроси, почему в армии тупеют! — буркнул Глеб.
Кудесник воззрился вновь.
— Ишь ты! — сказал он. — Верно подметил… Так вот послушай, Глебушка: годам к пяти прилетает к человеку мелкая потусторонняя погань — и чик его скальпелем по мозгам! В астрале, конечно, не здесь… И всю гениальность — как корова языком слизнула!
— Скальпелем? — встрепенулся Глеб. — Так это я…
— С ней, с ней, — покивал Ефрем. — С этой самой поганью…
— А не поздновато она спохватилась? — съязвил Портнягин.
— Может, и поздновато… «Розу мира» читал?
— Читал.
— Демона великодержавной государственности помнишь?
— М-м… Да. Помню.
— Ну так вот это мелкая его разновидность…
— Мелкая… — Глеб поиграл желваками. — Опустить бы его, мелкого… чисто духовно…
Колдун крякнул, насупился.
— Ты горячку-то не пори, — сурово одёрнул он. — Привык там у себя на зоне! Он же не совсем нас идиотами делает. Так, слегка, чтобы жить было можно…
— Лохами, что ли?
— Слышь! — осерчал колдун. — Да коли на то пошло, одни только лохи и задумываются. Остальные — прикидывают.
Портнягин прикинул. В чём-то наставник был прав. Взять хотя бы роденовского «Мыслителя». Если отбросить восторги искусствоведов и взглянуть на это изваяние спроста, то первым чувством неизбежно будет сожаление: эк тебя скрючило, болезного! Собственно, оно и понятно: от хорошей жизни человек в подобное состояние не впадёт.