Портрет мертвой натурщицы
Шрифт:
— Андрей! — Она на ощупь села на корточки, потрясла его за плечо. Никакой реакции. Маша, припадая на правую ногу, уже пострадавшую в книжном хранилище, похромала в сторону фонарика. Подняв его, направила на Андрея — и закричала. Все волосы у него были в крови. Маша упала перед ним на колени, подняла голову — на затылке зияла открытая рана.
— Андрей, — пытаясь унять рыдания, громко сказала она. — Давай, приходи в себя!
И вдруг замолчала, потянула носом воздух. В подвале, кроме сырости и заброшенности, запахло гарью.
«Он поджег флигель, — поняла Маша. — Заметает следы. Света… Света должна быть где-то здесь!»
Маша
— Подожди чуть-чуть. — Маша быстро сняла с себя куртку, потом свитер и попыталась хоть как-то перевязать ему рану на затылке. Потом вскочила и стала подниматься обратно по лестнице, держа телефон на вытянутых руках перед собой. Где-то на середине пути он словил, наконец, слабый сигнал, и Маша на секунду задумалась: кому звонить? На три звонка батарейки может и не хватить. И решилась — набрала номер Анютина.
— Мы во флигеле, — сказала она, услышав полковничье: «Анютин слушает». — Рядом с домом инвалидов, на Ипатьевском шоссе. Андрей ранен. Возможно, мы нашли место, где маньяк держит последнюю девушку. Тут пожар, поторопи…
Пискнув, телефон отдал концы, а Маша, вдохнув дым, закашлялась. Она поднялась еще на еще несколько ступеней и вздрогнула: все помещение было затянуто дымом, и пламя охватило уже одно из огромных окон. В ярком сполохе она увидела в глубине флигеля узкую винтовую лестницу, окруженную лесами. Лестница — ну конечно! Не подвал, но чердак, чтобы иметь возможность писать при дневном свете! Она замерла на секунду, а потом развернулась и бросилась вниз, к Андрею. Он все так же лежал на полу, а дышать становилось с каждой минутой труднее.
— Андрей! — позвала она его. Нет ответа. Маша ударила его по щекам: сначала осторожно, потом сильнее: — Да очнись же! Я не смогу, у меня не хватит сил дотащить тебя наверх! Ну же!
И тишина в ответ, только где-то наверху послышался грохот. «Это начинают падать строительные леса, подточенные снизу огнем», — подумала Маша. Там внутри куча сухого дерева. Еще десять минут, и они окажутся в ловушке!
Она закрыла лицо руками. «Успокойся, — сказала она себе. — Это значит у тебя есть пять минут, чтобы что-то придумать. И еще пять — чтобы выбраться. Думай!» Она подняла фонарик, который лежал рядом с Андреем, и осветила подвал: серые стены, грязный пол. Следы мужских ботинок и еще одни, поменьше, уходили вглубь.
«Он приводил их сюда, — поняла Маша. — Для чего? Чтобы убить?» — Она сглотнула. Где-то тут, в глубине, лежит, возможно, труп Андреевой бывшей девушки, последней из одалисок. Фонарик чуть дрожал в ее взмокших пальцах. Нет. — Она снова осветила цепочку следов. Они наслаиваются друг на друга. Бакрин вел ее потом обратно, на чердак. Тогда зачем ему спускать жертву в подвал? Это морока, да и опасно — вдруг Света закричит, когда он поведет ее по флигелю, а кто-то гуляет в парке?
Маша пошла по следам дальше, пока луч фонаря не уперся в белую матовую поверхность. Она провела рукой по холодному металлу: ванна. Огромная, на львиных лапах. Старый облупленный
— Нам надо уходить отсюда, Андрей. Наверху пожар. Пойдем, нужно подготовиться, — и она подставила ему плечо. Вместе они дошли до наполненной водой на четверть ванны. Маша зачерпывала воду и лила Андрею на голову, плечи, ноги. Потом проделала ту же операцию с собой. Андрей явно приходил в себя. — Теперь бежим! — Маша потянула его за руку, и они, кашляя от едкого дыма, стали подниматься вверх по лестнице, а выскочив во флигель — остановились как вкопанные.
Огонь ревел, охватив уже два окна, и только по этим огненным контурам можно было опознать помещение, заполненное смогом. Сверху с уханьем падали обгорелые доски, все леса были уже объяты пламенем, рискуя обвалиться в любой момент.
— Куртка! — крикнул Маше Андрей. И она поняла, вновь сняла и накинула ее им на головы. — Правое окно! — хрипло заорал Андрей и, крепко схватив ее за руку, побежал вперед. Добежав до окна, он выбил ногой оставшиеся оконные переплеты, и за секунду до того, как горящие леса обрушились вниз, они прыгнули в проем, как тигры в огненный обруч, и покатились по мерзлому гравию, окружавшему флигель.
Уже снаружи Андрей, не давая Маше ни секунды передышки, потянул ее в парк, под сень деревьев. Они сидели прямо на ледяной листве, кашляя и натужно дыша, и смотрели, как с грохотом распадается надвое крыша флигеля, поднимая в небо тысячи оранжевых искр. И как в наступившей после грохота тишине слышится звук полицейской сирены.
— Красиво, да? — сказала Маша, дрожа все сильнее и глядя на пламя.
Андрей вдруг расслабил кольцо своих рук и, качаясь, встал:
— Черт! Она ж где-то там. Я сейчас…
И пройдя под ее молчаливым взглядом несколько шагов, он вдруг споткнулся и упал на мерзлую землю.
Андрей
Голова болела, но кровь идти перестала: медики, приехавшие раньше пожарных, перевязали Андрея и вкололи ему что-то: то ли успокоительное, то ли, наоборот, живительное. Внутри «Скорой» было жарко. Врачи настояли, чтобы он разделся, один из них одолжил ему какой-то тулуп. Вскоре в машину влезла Маша, тоже в чужой дубленке, и лицо у нее было покрыто гарью и совсем не радостное.
— Беда, — сказала она. — За флигелем оказалась аккуратно закамуфлированная дыра в заборе. Нашли следы шин — видно, машина стояла там на приколе. Причем не официальная — официально Ниркабов ездил на «Ниссане», а следы от «Жигулей». Наверняка автомобиль куплен за наличные и не на свое имя. В общем, как обычно.
— Света… — начал Андрей, а Маша вдруг широко улыбнулась.
— Теперь хорошая новость. — сказала она. — Пожарные не нашли тела. Очевидно, Бакрин взял Свету с собой.
— Вот упрямый мерзавец! — с облегчением закрыл глаза Андрей. — Не дописал ее, ясен перец. И ведь понимает, что передвигаться с ней живой много опаснее, но не бросил.