Портрет незнакомца. Сочинения
Шрифт:
В 1968 году у Джонса с женой произошло серьезное столкновение из-за его внебрачных связей — Марселина, спокойно отнесшаяся, как мы видели, к самопожертвованию мужа ради сирот, решила с ним развестись из-за его измен. Но Джонс быстро и легко подавил бунт жены:
— Если ты когда-нибудь попытаешься от меня уйти, — сказал он, — то больше живыми своих детей не увидишь.
Марселина любила детей. И, видимо, достаточно хорошо знала решительность мужа. Бесстыдный шантаж подействовал. Марселина отныне смирилась с полной сексуальной свободой мужа. Через десять лет не осталось в живых ни ее, ни детей, ни мужа.
Так проявилась в Джонсе черта характера — не останавливаться ни перед чем, если нужно сломить сопротивление чужой воли, любой ценой поставить на своем. Мне приходилось встречать мужей, удерживающих
Теоретически мы все знаем, что уступать шантажу нельзя, что каждая уступка оборачивается, в конечном счете, только несчастьем, порой гораздо большим, чем то, которым грозил шантажист. Теоретически знаем…
Дела в Калифорнии шли у Джонса прекрасно. 26 ноября 1965 года он, его жена и один из помощников подписали необходимые документы, юридически оформлявшие существование Народного Храма в городке Рэдвуд Вэлли, километрах в двухстах к северу от Сан-Франциско. Здесь проповедник быстро завоевал симпатии властей и прессы, стал председателем жюри присяжных, приобрел сторонников. Его знали как приятного, отзывчивого человека, хотя и несколько эксцентричного и не без странностей. Священника Кэйза, знакомого Джонса еще по Индианаполису, удивило, что его друг стал из христианина универсалистом, что во время службы он иногда швыряет Библию (прием, видимо, отработанный еще в Индианаполисе) на пол и топчет ее, что слишком много говорит о сексе, что тем, кто хочет выйти из секты, звонят неизвестные и угрозами, уговорами и посулами заставляют остаться. Учителям местной школы казалось непонятным, почему дети членов секты держатся особняком, о своих делах дома либо говорят неправду, либо не говорят вообще. Жителям мирного фермерского поселка представлялось смешным и странным, что территория вокруг здания Народного Храма и само здание бдительнейшим образом охраняется вооруженными людьми и собаками — правда, Джонс и члены его секты постоянно жаловались на угрозы и провокации со стороны расистов, о чем с их слов писала и местная пресса, но шериф уверял, что никаких таких особых проблем у Народного Храма в этом смысле никогда не было. Чудеса врачевания, которые творил Джонс, его духовная сила несколько противоречили высокой вооруженности Народного Драма вполне земными револьверами.
Неосторожный журналист выразил в 1972 году сомнение; если Джонс исцелил такую прорву народу и даже мертвых воскрешает, то зачем ему, обладателю столь могущественной силы, те многочисленные телохранители, которые вооружены до зубов и постоянно его охраняют? Они нужны, заявил адвокат Джонса, некто Э. Чайкин (присоединившийся к Народному Храму и покинувший ради него свою практику — этот тоже верил, что «цель оправдывает средства» и изображал исцеленного калеку на спектаклях Джонса), потому что Джонс и весь Народный Храм живет в обстановке постоянной травли, угроз и нападений. Сам Джонс утверждал, что он от телохранителей отказывался, но его вынудили члены Храма, боящиеся за его жизнь. Тон журналиста и его провокационные вопросы привели секту в гнев и возмущение, и она два дня пикетировала редакцию газеты, позволившей себе такую бестактность.
Довольно быстро у Джонса оказалось достаточно средств, чтобы построить новую церковь с большим бассейном для крещения, с цветным окном над алтарем, с большой асфальтированной площадкой для одиннадцати автобусов, приобретенных сектой. Основным источником денег были, скорее всего, пожертвования, хотя, возможно, какой-то доход давала и необлагаемая налогами деятельность. Во всяком случае, в 1972 году Народный Храм сообщил, что он имел 165 240 долларов от местных дарителей и 42 637 долларов — «внешних поступлений» (что означала эта графа — неизвестно).
Чем же были заполнены дни преподобного Джонса, каким трудам он посвящал себя в Народном Храме и за его пределами? О, свободного времени было очень мало.
Прежде всего, он регулярно проводил собрания своей паствы в Народном Храме — своеобразные культовые ритуалы, в которых центральной фигурой, единственным оратором, учителем и целителем был он сам.
Службу открывал хор, который исполнял песни о братстве, мире и любви между детьми Господа; пение сопровождала музыка. Читались обычные христианские молитвы.
Затем на возвышение выходил Джонс, в больших очках с темными стеклами, с гладко причесанными на пробор блестящими черными волосами, одетый в длинную черную рясу, и начинал проповедь. Говорил он, как правило, очень много и долго, возбуждаясь собственной речью. К сожалению, его проповеди остались, повторяю, незаписанными (или неопубликованными) — они могли бы послужить прекрасным материалом для научного исследования способов воздействия на психологию больших скоплений доверчивых людей…
Помещение Народного Храма вмещало до 500 человек; присутствовало обычно меньше. К этим людям и обращался Джонс. Его темы — равенство всех людей, справедливость, взаимопомощь как идеал, к которому должны стремиться люди, и мрачные реакционеры, милитаристы, человеконенавистники как представители сил, мешающих достичь идеала. Вот пример его выступления — это не цитата, а лишь то, что запомнили его слушатели:
— Люди уповают на Господа. И забывают о действительных потребностях здесь, на земле. Но построить социальный рай, в котором все расы жили бы в уважении, где соблюдалась бы справедливость, охранялось бы равенство и человеческое достоинство всех и каждого, невозможно, если сидеть сложа руки и ждать, когда всевышний пошлет вам золотые шлепанцы для полета на небеса! Такие вот, ожидающие и надеющиеся, на земле бесполезны. Иисус призывал построить рай на земле, вспомните двадцать пятую главу Евангелия от Матфея, где сказано, что прогонит от себя Господь тех, кто никогда не накормил голодного, не одел нагого, не посетил заключенного в тюрьме!
Над возвышением, с которого выступал Джонс, висела хоругвь и американский флаг. Когда Джонс однажды достаточно разгорячился, когда аудитория была им наэлектризована, он обернулся к флагу и погрозил ему кулаком:
— О, погоди, нация фанатиков и фашистов, нация расистов, империалистов, бессердечных богачей и ку-клукс-клановцев! Нация, готовая каждый миг обрушиться на всех, кто ищет счастья, мира и любви, кто, подобно нашему Народному Храму, провозглашает и утверждает на практике равенство рас, братство всех людей, подлинную любовь и мир! Придет твой час расплаты за совершенные злодейства, ответишь ты за все свои преступления, и не на том свете постигнет тебя возмездие, а здесь, на земле! Вот у меня в руках эта книга, Библия, видите? Это она почти две тысячи лет отвлекает людей от реальной работы, суля нам с вами царствие небесное, мешая нам бороться с несправедливостью, угнетением, унижением, бесправием! Вот, я швыряю ее на пол, видите? Вот, я плюю на нее, видите? Вот, если ты существуешь — … я тебя…
И он погрозил небу кулаком.
— Бог вочеловечился! Бог вочеловечился! — раздался восторженный женский крик.
— Видите? — продолжал Джонс. — Если он существует, то почему терпит мою ругань, почему не поразит меня? Да что меня — если он существует, как же допускает, чтобы в мире было столько страданий, столько зла? Нет, нам не нужна Библия, чтобы создать на земле справедливое общество! Нам не нужен книжный бог, который заодно с начальниками и фашистами! И я заявляю — ничто и никогда не остановит нас в строительстве справедливого общества, основанного на любви! Свергнем небесного бога ради земного труда, ради нашей борьбы!
— Бог вочеловечился! — кричали женщины. — Бог говорит с нами!
А иной раз служба шла по-другому.
Девушки в длинных платьях и юноши в темных штанах, красных рубашках и черных галстуках пели сначала песню «Мы за демократию, братство наша вера», затем вступал детский хор, составленный из белых, черных, красных, желтых ребятишек, из мулатов всех оттенков, с восторгом исполнявших песни, слова и музыку которых сочиняли сами члены Народного Храма; вслед за тем выходила Марселина и пела балладу «Черное дитя» — о своем приемном сыне, о своей надежде защитить его от злобы и насилия расистского общества. Наконец, под хоругвью появлялся Джонс. Замечу, что надпись на ней гласила: «Отец, мы благодарим тебя»; под «Отцом» подразумевался Джонс. Он всматривался в аудиторию и приглашал подойти то одного, то другого. Им он рассказывал подробности их жизни: где они работают, где живут, какие лекарства пьют, сколько зарабатывают и даже кто их близкие друзья. Перед сообщением каждого факта Джонс долго всматривался в потрясенного человека, словно пронизывая его внутренним взором, затем говорил, например: