Портрет предателя
Шрифт:
Послышался удар. Что-то с глухим стуком упало на пол. Пронзительно закричала мать. Раздался жуткий грохот. Треск ломаемой мебели. Вскрики. Стоны. Мат. Страх парализовал его. Он сжался в комок под одеялом.
Затем все стихло. Скрипнула дверь. Они подошли к его кровати. Что-то сказали на непонятном языке. Заржали пьяным смехом. Грубые руки схватили его и потащили на улицу. Позади затрещал огонь, пахнуло дымом.
Его швырнули на землю. Кованый сапог врезался в голову, в ребра, в живот. Он не чувствовал боли. По лицу потекло что-то
Его перевернули ничком. Мордой в грязь. Земля заскрипела на зубах. Цепкие пальцы сорвали одежду. Тяжелая туша навалилась сверху. Вонь перегара. Резкая боль. Толчки, разрывающие нутро. Тяжелое дыхание над ухом. Он не помнил, сколько их было. Постоянно терял сознание.
Наконец им надоело. Они начали его убивать. Сапогами. Прикладами. Перед глазами вспыхивали искры. С хрустом ломались кости. Он захлебывался собственной кровью.
Очнулся от холода. От ледяной тяжести, давящей на грудь. Рука мертвеца. Твердая и холодная. Он лежал на куче тел. В овраге, доверху полном трупов.
Следующее воспоминание — лес. Он полз по студеной земле. Хвойные иглы кололи ладони. Острые сучья впивались в кожу. Каждый вдох отзывался болью поломанных ребер.
Провал.
Шорох листьев. Шаги. Чей-то голос: "Еще дышит. Живой".
В следующее мгновение лицо Зигурда стало прежним — спокойным и бесстрастным.
— Они умерли, — коротко сказал он.
— Мне жаль, — сочувственно промолвил Себастьян.
— Спасибо.
6. Желание
Два года спустя.
Стояла теплая летняя ночь, в небе светила полная луна, а воздух был напоен сладким благоуханием жасмина. Особняк, где жили студентки мирсадинской академии, окружал высокий каменный забор, в нескольких местах перемежающийся вставками из гнутых чугунных прутьев.
Если юноши, обучавшиеся в академии, пользовались относительной свободой и могли свободно выходить в город, то девиц блюли пуще зеницы ока. Себастьян, как родственник, имел право навещать Доминику раз в неделю, но эти встречи всегда проходили под неусыпным надзором строгих наставниц, и это никоим образом не устраивало влюбленную парочку.
— Себастьян? — прошептала Доминика, подходя к решетчатой ограде сада.
— Я здесь, — раздался голос кузена, и с другой стороны забора показался мужской силуэт. За прошедшие два года из худощавого юноши Себастьян превратился в высокого и крепкого парня.
Девушка протянула руки сквозь прутья, и он взял ее ладони в свои.
— Я скучал по тебе!
— Я тоже!
Себастьян поцеловал ее руку и прижал к своей щеке. Она нежно погладила его по гладко выбритой коже.
— Никто не видел, как ты уходила? — спросил он.
— Надеюсь, что нет. Я подлила снотворное в чай этой карге — госпоже Адан. Надеюсь, она продрыхнет до утра.
— А остальные?
— Она сегодня одна на дежурстве, — ответила девушка. — А девчонки все спят.
— Им ты тоже
Доминика тихонько рассмеялась.
— Нет. Того флакончика, что ты достал, едва хватило для Адан.
— При ее габаритах я боялся, что и этого не хватит, — улыбнулся Себастьян.
— Да уж. Как мне надоело в этой тюрьме! Сплошная зубрежка и никаких развлечений! — пожаловалась девушка.
— Моя бедняжка! — кузен нежно погладил ее по щеке. — Ничего, осталось всего полгода, а потом мы, наконец, поедем домой!
Повеял свежий ветерок. В кустах громко застрекотала цикада.
— Поцелуй меня, что ли! — потребовала Доминика.
— Иди сюда! — Себастьян просунул руки сквозь решетку и притянул девушку к себе.
Их губы коснулись друг друга нежно и легко, как взмах ресниц, как дуновение ветерка. В кустах жасмина раздалась переливистая трель соловья, глубокая и чистая, как звон серебряного колокольчика. Поцелуй стал более страстным, более настойчивым, желание распалялось в их юных телах, дыхание стало тяжелым и сбивчивым, они жадно обнимались, тесно прижимаясь друг к другу сквозь чугунные прутья ограды.
Себастьян распустил шнуровку корсажа, расстегнул пуговицы на блузке и выпустил на волю ее нежные груди, жадно накрыв их ладонями.
— О, боже, Доминика, ты сводишь меня с ума, — простонал он.
Девушка схватилась за ограду и прижалась к ней так, что ее груди оказались снаружи. Себастьян опустил голову и втянул в рот ее сосок, посасывая его то нежно, то сильно. Вторую грудь он крепко сжал рукой, и Доминика тихо застонала, ощущая, как ослабли ее ноги. Она практически повисла на заборе, цепляясь за решетку и чувствуя, как чугунные прутья холодят обнаженную кожу. Томительное наслаждение заставляло девушку извиваться всем телом и судорожно сжимать бедра. Она кусала губы, с трудом сдерживая рвущиеся наружу стоны.
Летняя ночь обволакивала их густым теплом, слегка обдувая прохладным ветерком, напоенным восхитительным ароматом цветущего жасмина.
Себастьян задрал юбку Доминики, приспустил шелковые панталоны и опустил ладонь ей между ног.
— Какая ты мокрая. Я хочу тебя!
Он скользнул пальцами по влажной плоти и попытался проникнуть внутрь.
Девушке стало немного больно и очень стыдно.
— Не надо! — прошептала она и отодвинулась от кузена.
— Доминика, пожалуйста! Я с ума схожу!
— Прости, Себастьян, я не готова!
— Но почему?
— Давай не будем… заниматься такими вещами до свадьбы.
Себастьян с огромным усилием воли отстранился от нее, тяжело и прерывисто дыша. Он сделал несколько глубоких вдохов и провел ладонями по лицу, пытаясь взять себя в руки.
— Понимаю. Это ты прости меня, — наконец сказал он.
Он прикрыл ее грудь воротом блузки и нежно поцеловал девушку в губы.
— Я буду ждать сколько угодно, моя милая.
— Спасибо! — ответила Доминика — Я люблю тебя!