Портрет прекрасной наездницы
Шрифт:
Таня посмотрела на часы и рассмеялась.
– Милый, милый Мельников! Неисправимый мистик и замечательный человек, я от него такого наслушалась! Хотя в его рассуждениях, без сомнения, много интересного и дельного. И ко всему, он весьма галантный мужчина: когда я ему позировала, он непременно дарил мне мои любимые цветы - нарциссы. Мне к автобусу нужно, молодой человек.
– Меня Дмитрием зовут. Я могу вас подвезти, – покраснев, сказал Дмитрий.
– О, благодарю вас, Дмитрий, но я привыкла на автобусе. А у вас всегда возникают такие быстрые решения? – спросила у него Таня.
Дмитрий смотрел в глаза Тане с нежностью
– Решений у людей, конечно, всегда много, и трудно выбрать единственно верное, но я всегда доверяю своей интуиции. И она, слава Богу, редко меня подводит. Не подвела и сегодня – это было правильное решение…придти сюда и увидеть вас, Татьяна.
Таня бросила на него странный быстрый взгляд и рассмеялась.
– А мне моя интуиция подсказывает, что вот-вот подойдёт мой автобус.
– Я провожу вас, если вы не возражаете, – вздохнув, сказал Дмитрий. Таня промолчала. Они пошли к автобусной остановке, беседуя.
Вадим
В кабинет директора Батайской школы, вошли скромно одетая худенькая женщина без макияжа с усталым бледным лицом, опущенной вниз головой и рослый подросток лет четырнадцати лет с рюкзачком за спиной. Он угрюмо уставился в окно.
Директор с минуту рассматривала подростка, и устало вздохнула.
– Дорогая Антонина Васильевна, я иду вам навстречу, только потому, что прекрасно понимаю, в какой тяжёлой жизненной ситуации вы сейчас находитесь. Я прекрасно понимаю, как это трудно в наши дни без мужа воспитывать трёх детей. Я вас знаю давно и уважаю, не один год мы с вами знакомы: учились в одной школе, и в, тоже время, я обязана заявить вам прямо: один проступок вашего сына и он пулей вылетит из стен моей школы навсегда. После ему будет дорога только в коррекционную школу, по крайней мере, в нашем маленьком городе. Хотя он совсем не дурак, и мог бы хорошо учиться, но поведение у него, увы, девиантное. Разлагать дисциплину в моей школе признанной лучшей школой городка я никому не позволю. В свой класс он уже не попадёт, ему придётся опять сесть за парту в седьмой класс. Его класс, в котором от него рыдали родители и учителя перешёл в восьмой, ты, Вадим, мог со всеми перейти в восьмой класс, если бы не страдал дуростью и не бросил школу в апреле прошлого года. И не просто бросил, - а исчез, сбежал из дома, скитался неизвестно где, почти полгода… ужас какой! Что мать твоя пережила, ты можешь себе представить?
– Он мне слово дал, - прикладывая руки к груди, сказала мать Вадима.
– Вадим, ты всё понял? Я с тобой церемониться не буду, - хлопнула ладонью по столу директор, будто точку поставила в разговоре.
– Будешь учиться в седьмом «Б». Сейчас идёшь в учительскую, спросишь Анну Васильевну, она тебя познакомит с классом. И никаких акций-провокаций.
– Иди, сынок, - опустила голову мать Вадима, - а ещё поговорю с Валентиной Матвеевной.
Ничего не сказав, Вадим пошёл к двери кабинета с ухмылкой на лице. Качая скорбно головой, директор школы провожала его взглядом. Когда он скрылся за дверью, она сказала:
– Присаживайтесь, дорогая Антонина Васильевна.
В класс Вадим вошёл в вразвалочку. Он остановится у доски, разглядывая притихших ребят с ухмылкой бывалого парня. Крепко сложенный, широкоплечий, с загорелым лицом и большими светло-голубыми глазами, он был на голову выше самого рослого мальчишки из этого класса.
– Так, ребята, – устало сказала Анна Васильевна, – у нас новый-старый ученик, хорошо всем известный в школе, и городе, г-мм, товарищ, - Вадик Панченко. Прошу любить и жаловать. Вадим будет сидеть с Танечкой Каретниковой. Вадим, садись, за вторую парту, и, пожалуйста, веди себя прилично, не устраивай никаких эксцессов. Это может для тебя окончится плачевно.
В полной тишине Вадим, под любопытными взглядами всего класса прошествовал ко второй парте, остановился у неё и грубо сказал Тане:
– Вылазь, давай. У стены сидеть буду я. Резче, резче, шевели мослами.
– Вадим, как ты разговариваешь с девочкой? – прикрикнула на него возмущённо Анна Васильевна, но Вадим даже не посмотрел на неё.
А Таня с любопытством и безо всякого страха, с усмешкой рассматривая Вадима, взяла в руки книги и тетради, и вышла из-за парты, пропуская Вадима. Весело расхохотавшись и, поклонившись ему, она озорно проговорила:
– О, мой повелитель, о, светоч грёз моих! Слушаюсь и повинуюсь. Как красив и богат русский язык, господа, не правда ли?
Класс взорвался хохотом.
Вадим, затравленно озираясь, протискиваясь к стене, процедив сквозь зубы:
– Слышь, базар фильтруй, в натуре, балаболка.
Класс захохотал опять.
Таня весело обратилась к классу:
– Переводить, господа, сказанное новеньким-стареньким учеником, думаю, никому не надо. Всем понятно, что он настоятельно рекомендует мне взвешенно относиться к слову. И в этом с ним невозможно не согласиться: слово, в самом деле, страшная сила - убить может.
Веселье в классе нарастало, и Анна Васильевна раздражённо закричала, стуча по столу рукой:
– Тихо, тихо. Закончили пикировку. Пора и учёбой заняться.
Вадим, расположившись за партой, цыкнул зубом, бросил всё ещё стоящей Тане:
– Ну, чё стоишь? Садись уже, дура языкатая.
– Спасибо, сударь, никак не ожидала от вас такой чести, это так галантно с вашей стороны, – ответила Таня присаживаясь. Это опять вызвало очередное оживление в классе, и Анне Васильевне пришлось опять стучать по столу.
Вадим искоса наблюдал за Таней: пшеничные вьющиеся волосы, яркие и живые серые глаза, алые и сочные, с капризным изломом губы, разгоревшиеся от неожиданной перепалки щёки, уже развившаяся грудь. Он делал рассеянный, безучастный вид, но сердце его колотилось, ноздри подрагивали: он жадно втягивал, тонкий запах исходящий от девочки, безуспешно пытаясь идентифицировать его. Этот запах приносил ему неизъяснимое удовольствие. Ни одна из его развратных подружек, которых у него за прошедший год было немало, так не пахла. Пахли они вином, сигаретами, немытым телом, нечистым дыханием, давно не стиранной и не отглаженной одеждой.
Он сидел, развалясь, положив руки на парту. Таня искоса глянула на эти руки с безобразно обкусанными ногтями, под которыми местами чернела грязь и на её лице застыло удивление, смешанное с недоумением.
Она посмотрела прямо ему в глаза. В её взгляде не было ни отвращения, ни презрения, только искреннее и нескрываемое недоумение. А Вадим поймал этот взгляд, глянув на свои ногти, густо покраснел и медленно убрал руки с парты, положив их между ног. Так он и просидел до звонка, а когда урок закончился, взял свой тощий рюкзачок и быстро ушёл из школы.