Портрет семьи (сборник)
Шрифт:
Мария Ивановна ничего этого не знала. Она только безропотно отдала свои руки. Семен Алексеевич гладил каждый пальчик… Она не слышала его слов, не понимала сути рассказа, кажется, твердила что-то подбадривающее… И переживала невероятное — горячие сладкие волны (пахнущие самыми изысканными ароматами) гуляли по ее телу, прибой ударялся то в ноги, то в голову, то под грудину, то накрывал ее девятым валом, — и не получалось дышать, но какие-то правильные слова она произносила…
Про чувственные удовольствия Мария Ивановна читала в книгах. И полагала, что все горячечные ощущения героинь
Но теперь сказка обернулась былью. Причем Мария Ивановна была уверена, что испытала максимум возможного удовольствия.
Заплакал Петечка. Будто почувствовал — надо спасать няню, еще минута — и она утонет в шторме новых ощущений.
Мария Ивановна вскочила, с излишней поспешностью рванула из кухни, не вписалась в проем, стукнулась о косяк двери… застонала — не то ушибла лоб, не то по другим причинам… понеслась в детскую… Схватила Петю на руки, в чем не было необходимости, прижала к груди и забормотала:
— Мое счастье тебе не повредит! Солнышко! Только не болей из-за меня!
— Сходил, наверное, по большому, уже по времени, — раздался рядом голос Семена Алексеевича, который прибежал вслед. — Надо памперс поменять.
Мария Ивановна отдала внука дедушке. Сама поспешила в ванную — ополоснуться холодной водой. Быстро — несколько плесков на лицо, и вытереться полотенцем. Сейчас сюда придет Семен Алексеевич подмывать Петю после «по большому». Дедушка прекрасно пеленает ребенка, но при этом называет его «засранцем». Будет ли правильным попросить Семена Алексеевича не употреблять грубых слов, способных, как написано в книге, закрепиться в подсознании ребенка?
Марина, у которой взыграло женское естество (не путать с чувственностью!), которая пребывала в состоянии любви-влюбленности и отзывалась на девичьи горести подчиненных, чего никогда не было и даже не подразумевалось, нюхом самки учуяла — между Марией Ивановной и Семеном Алексеевичем что-то происходит…
Последнее время ей доставляло удовольствие делиться всякой мыслью, даже глупостью несусветной, с Андреем. Он терпеливо находил всему разумные объяснения. Но тут покрутил пальцем у виска.
— Между Мариванной и дедушкой что-то происходит! — сообщила Марина. — Шуры-муры, лямур-тужур.
— Глупости! Мариванна не по этой части, а Семен Алексеевич в глубоком горе после смерти пламенно любимой жены.
— Но ты заметил, как переменилась Мариванна?
— Кажется, подстриглась?
О, эти слепые мужчины!
Марина уговорила Мариванну, отвела к своему мастеру. В салоне на два голоса Мариванну убедили покраситься, пегие с сединой
Марина накупила Мариванне косметики, как она выразилась, «для старшего школьного возраста», то есть для стареющей, увядающей кожи. Все, как у самой Марины, — крем дневной, ночной, для кожи вокруг глаз, для шеи, питательное молочко для тела, смазывать себя после душа. Мариванна, сраженная натиском Марины и сознанием того, что мази, очевидно, дорого стоят, решительно уперлась и противостояла попыткам украсить себя макияжем. Многие годы она использовала единственно бесцветную гигиеническую помаду и восстала против жидкой пудры, румян и блеска для губ.
В благодарность за внимание и, что еще важнее, из-за эмоционального подъема Мариванна преобразилась, помолодела и похорошела. Но замечали это только она сама и Марина. У Андрея, озабоченного поисками работы, появилась идея, которая требовала серьезной подготовки и мозгового штурма. Семен Алексеевич и прежде никогда не вдавался в тонкости дамской внешности, ему требовалось женское тепло, Мария Ивановна излучала такое тепло, он пользовался.
Неугомонная Марина, когда сорвались ее попытки приучить Мариванну к пудре и губной помаде, решительно заявила:
— Теперь займемся вашим гардеробом. Вам нужно выработать свой стиль.
— Какой стиль, Мариночка? — перепугалась Мариванна. — Кто меня видит? И потом, у меня хорошие вещи, подруги никогда не отдают рваное или заношенное. Неважно, как няня одета, главное, чтобы с ребенком все было в порядке.
— Няня, няня, няня… — бормотала Марина, не вслушиваясь в протесты Мариванны. — Интересная задача. Темное платье с белым воротником и фартушком… нет, стиль горничной-прислуги отметаем… Буду думать.
И от того, что Марина придумала, Мария Ивановна не смогла отказаться. Сарафаны. Джинсовый, твидовый, хлопковый. Под них надеваются блузки или водолазки. У Марии Ивановны имелись свои блузки, но Марина прикупила еще полдюжины. Примерка новой, с магазинными ярлычками, одежды была волнительной и радостной, как безболезненная смена кожи.
— Класс! — захлопала в ладоши Марина. — А теперь снимайте джинсовый сарафан и надевайте твидовый, к нему подойдут бежевая и коричневая водолазки. Мариванна, извините, а что это за белье у вас? Рубаха с кружевами?
— Это комбинация.
— Комбинация чего?
— Во времена моей молодости, — Мариванна влезала в очередной сарафан, — все женщины и девушки носили комбинации.
— Зачем?
— Затрудняюсь ответить. Донашиваю еще те, что по случаю в большом количестве купила моя мама.
— Сейчас такие тоже есть, но коротенькие и более эротичные. О! Йес! Посмотрите в зеркало! Видите, как сарафанчик сел?
Из зеркала на Марию Ивановну смотрела элегантная женщина, строго и в то же время по-домашнему одетая… с гладкой, нешелушащейся кожей лица, хорошо подстриженная… и улыбающаяся по-девичьи радостно и стеснительно.