Портрет уважаемого человека
Шрифт:
Медленно, очень медленно затихали ее отчаянные крики, заставившие меня содрогнуться от ужаса и застыть на месте. Они сменились слабыми горестными стонами. Мелани обнимала ноги отца. Рядом валялись ее очки. Уткнувшись головой в колени мертвого, она всхлипывала и причитала:
— Отец… Не покидай меня… Не покидай! Отец, ты слышишь?.. Не оставляй меня совсем одну… Не оставляй одну!
Наконец ко мне вернулась способность двигаться. Я подошел к ней, взял ее за руку, постарался поднять. Мне было искренне жаль Мелани в ее горе, которое должно было быть безмерным. Но как только я прикоснулся к ней, она вскинула голову, и
— Оставь меня здесь! — прошептала она. — Ты не смеешь отнимать у меня отца!
— Пойдем, Мелани! — сказал я и еще раз попытался поднять ее. — Встань! Мы отнесем его на кровать.
Она вырвала у меня руку, и в этом жесте, как и в выражении ее лица, сквозили гадливость и отвращение.
— Ты не смеешь отнимать у меня отца, — повторила она и враждебно посмотрела на меня.
Я растерялся, мне стало страшно за ее рассудок. В каком невероятном я находился положении: мертвец и у его ног упавшая на колени полубезумная дочь. Когда я заглянул в остановившиеся глаза Мелани, мне стало жутко. Я выбежал из комнаты.
Лишь через два часа я, прихватив с собой садовника, снова отважился войти туда. Мелани все так же лежала у ног мертвого, положив голову ему на колени.
Гебейзен подошел к ней, взял ее под руки и поставил на ноги. Она не противилась.
— Мы отнесем вашего отца в его комнату, — сказал Гебейзен.
Мелани не ответила. Она не двигалась и пустыми глазами смотрела мимо меня, сквозь меня, будто меня и не было.
— Очки, Гебейзен! — шепнул я, указывая на пол, где они лежали.
Я сам не решился бы поднять их и отдать Мелани, так я ее боялся.
Потом мы бережно перенесли Гассера в его комнату и положили на кровать. Мелани не пошла за нами. Когда мы вернулись, она стояла на том же месте с очками в руках и смотрела перед собой в пустоту. Я отвел ее в комнату Гассера, и мы остановились перед кроватью, на которой лежал покойник. Мелани не шевелилась, с ее губ не слетало ни звука, но эта внезапная тишина пугала меня чуть ли не больше, чем прежнее отчаяние и горе. Величие смерти и зловещее молчание женщины, стоявшей рядом со мной, потрясли меня настолько, что я долгое время не мог ясно мыслить.
Мне вдруг показалось, что лицо мертвеца меняется, и несколько мгновений мне мерещилось, что оно ожило. Жесткие, угрюмые черты разгладились, и на них легло выражение мира и покоя.
Мало-помалу я опять овладел собой. Я тихо сказал что-то Мелани. Она не ответила, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Глаза глядели без выражения, и не было возможности судить, слышала ли она меня. Тогда я взял ее за руку и подвел к кровати, где она сейчас же опустилась на колени.
Больше я ничем не мог ей помочь. Я вышел из комнаты, чтобы отдать распоряжения, которых требовало неожиданное событие.
Мелани я увидел вновь лишь на похоронах. До этого она день и ночь оставалась возле покойного. Ей даже еду приносили в ту комнату. Она отчетливо дала понять, чтобы ни я, ни Теодор не входили к ней. Поздней ночью, беспокойно ворочаясь в постели, я слышал, как она прошла в комнату для гостей и там немного поспала, а с самого утра опять стала на стражу возле покойного.
Глава двадцать первая
Через несколько дней после того, как мы со всякими почестями похоронили Гассера, Мелани мне сказала:
— Я хочу посадить в саду плакучие ивы в память отца.
Ее голос звучал так глухо и в то же время решительно, что я вообще ничего не ответил и только молча кивнул.
Вскоре — в тот день дождь лил ручьями — пришли садовники и посадили ивы в размякшую почву. Мелани стояла тут же под зонтом и смотрела. Из окна мне было видно, как она время от времени протягивала руку и давала указания, а потом опять безмолвно следила за работой.
Она с большим трудом оправлялась от перенесенного удара; полностью это ей так и не удалось. В первые недели она почти не показывалась и если говорила со мной, то лишь о самом необходимом. Собственно, я не мог и мечтать ни о чем лучшем. Но я все-таки был слишком чувствителен, чтобы не попытаться вернуть ее к нормальной жизни. Когда мы ложились спать, я часто пробовал завязать разговор, касаясь каких-либо безразличных деловых вопросов. Она отвечала вежливо и холодно. И я чувствовал, что стал для нее чужим. Как-то раз я слегка погладил ее по щеке и сказал:
— Надо же тебе наконец оторваться от прошлого! Попытайся хотя бы!
Она вздрогнула от моего прикосновения, как от удара хлыстом, и голос ее звучал так холодно, отчужденно и устало, как никогда.
— Оставь, пожалуйста! — ответила она. — Уже поздно, я хочу спать.
Ну тут уж я решил больше не обращать на нее внимания. Приписывая ее резкость еще не преодоленному горю, я все же ожидал, что моя необычная нежность заставит ее хоть на время забыть об этом горе. В ту ночь я даже готов был поцеловать ее.
«К черту! — сказал я себе, повернувшись на другой бок. — Оставайся при своем ожесточении! Мне же лучше!» Я считал, что не заслуживаю такого отпора, тем более от Мелани. И решил опять искать сочувствия и нежности у других женщин. С этой утешительной мыслью я заснул.
Удивительно: лишь сегодня я вижу, что был не так уж прав, и вообще я постепенно начинаю лучше понимать свою жену. Почему только сегодня? Теперь, когда уже поздно!
На другое же утро, когда я завтракал, меня вознаградила Грация. Наливая кофе, она, как всегда, расплылась в сияющей улыбке. Я ущипнул ее за ляжку, как часто делал. Вдруг внутренний голос сказал мне: «Сегодня ты ее поцелуешь!» Я взял девушку за руку, посмотрел ей в глаза и прошептал:
— Грация, ты мне нравишься!
— Si? — спросила она. — О, хорошо!
Я притянул ее к себе и сразу почувствовал, что сопротивление Грации не настоящее. Я стал целовать девушку. Когда я отпустил ее, она отерла губы тыльной стороной руки, улыбнулась и сказала:
— Ессо! [16]
— Ессо, — повторил я и тоже засмеялся. — А ну еще раз!
Ее руки скользили по моему затылку и спине. Сладострастный трепет пронизал мое тело.
Грация два года, до выхода замуж, оставалась моей подругой. Да и потом она иногда навещала меня в маленькой городской квартире, которую я нанял, чтобы не искать пристанища в номерах гостиниц, когда мне хотелось провести время с девушкой.
16
Ну вот! (итал.)