Портрет второй жены (Единственная женщина)
Шрифт:
Лиза чувствовала, что он сгорает от желания, что его тянет к ней сильнее, чем магнитом, она чувствовала его мужскую мощь и страсть – и одновременно он был каким-то растерянным, и она снова подумала о нем как о ребенке…
И вдруг она поняла: в Юре нет сейчас того невидимого запрета, который она ощущала именно в такие минуты, в минуты самой страстной близости! Он ничего больше не скрывал от нее, он весь был раскрыт перед нею и без слов просил ее быть с ним.
И она обняла его, приподняла его голову, целуя и поражаясь его неподвижности. Юра был весь напряжен, как струна, как тетива, но словно ждал от нее чего-то.
– Еще, милая, еще!.. Мне так… хорошо!..
Он никогда прежде не позволял ей того, что происходило сейчас, – именно не позволял, и Лиза стеснялась своих робких попыток, не понимая, почему так происходит. А сейчас она уже не могла думать – все в ней звенело, Юрино наслаждение отдавалось в ней, она губами ощущала во всем его теле страстный, захлебывающийся стон и губами же слышала, как он произнес, задыхаясь:
– Не могу больше… Все… Сейчас…
Юра прикоснулся к ее лбу, словно желая оттолкнуть перед последними страстными судорогами, но Лиза почувствовала, что он не хочет этого, что он всем телом тянется за нею, всем телом просит ее не отшатываться в эти мгновения. И она поверила своему чувству…
Лицо у Юры было взволнованное, счастливое и виноватое. Он гладил Лизины волосы, разметавшиеся по его плечу, целовал ее и притрагивался к ее лбу мимолетными движениями пальцев, словно желая удостовериться, что она не исчезла.
– Тебе… Тебе неприятно было?.. – вдруг спросил он.
– Юра, почему ты об этом говоришь? – Лиза подняла на него глаза, всмотрелась в его лицо. – Ты считаешь, что мне должно быть неприятно?
Она видела: в эту ночь что-то изменилось в нем, и это «что-то» – не просто новый способ любви. Да и странно было бы думать, что в способе любви может для него быть что-то новое. Ведь не мальчик он, ведь все ее тело сладко покалывает при одном воспоминании обо всех проведенных с ним ночах… Но почему тогда?
– Почему, Юра? – снова спросила она.
– Мне кажется… – Он говорил медленно, подбирая слова. – Кажется, что ты делаешь это только из-за меня, что ты заставляешь себя это делать, чтобы доставить мне удовольствие.
– Боже мой, но ведь это совсем не так! – Лиза была удивлена его странными словами. – А если бы и так, что же в этом плохого?
То, что она услышала, совершенно потрясло ее:
– Я не привык, чтобы женщина делала что-то для меня. Не только в постели, вообще, понимаешь? Я не верю, что это возможно, и я к этому совершенно не готов. Мне просто никогда не было необходимо, чтобы женщина что-то делала для меня. Раньше – никогда…
Когда до нее дошло, что это говорит мужчина, лет пятнадцать женатый, в жизни которого наверняка было немало женщин, – она замерла, не в силах произнести ни слова.
– Но… Почему же, Юра? – только и смогла она повторить. – Ты стесняешься, тебе неприятно – что это?..
– Это то, чего я совсем не знаю… Я вообще не помню, чтобы кто-нибудь что-нибудь делал именно для меня, забывая о себе. Ну, Серега только, но ведь то совсем другое. Да я никогда ничего и
Лиза готова была и заплакать, и рассмеяться. А она-то думала, что знает его, чувствует все, что с ним происходит! И все время, все это время – ей уже казалось, что они были вместе всегда, целую вечность! – в нем так глубоко сидела эта детская, наивная боязнь – выглядеть слабым, смешным, чувствовать чью-то заботу о себе…
– Ох, Юра! – Она приложила ладони к его щекам, повернула к себе его лицо. – Ты думаешь, я стану клясться тебе, объяснять? Я люблю тебя, и я сделаю для тебя все. Нет ни-че-го, что я не сделаю для тебя. А верить этому или не верить – дело твое. Мне бы твои заботы…
Он всматривался в ее лицо, не отводя глаз, он смотрел на нее так, словно видел впервые. Потом что-то мимолетное, совершенно неуловимое, мелькнуло в его глазах, и он улыбнулся – такой детской улыбкой, какой Лиза никогда не видела на его лице.
– Да? – спросил он.
– Да! – ответила Лиза. – А ты как думал?
Глава 9
Псковитин ругал себя на чем свет стоит.
И были причины. Из-за какого-то дурацкого упрямства вовремя не рассказал Юре обо всем, что было связано со Звонницким и с утечкой информации. Полез, видите ли, сам разбираться, когда дорог был каждый час! А что он понимает в этих информационных системах?
Но с другой стороны, знай Юра о его подозрениях, разве уехал бы он с Лизой? Он, и не зная-то смотрел на Сергея виновато, сообщая о том, что собирается уехать:
– Я, конечно, недавно отдыхал – неловко… Но нельзя ее не увезти сейчас, не могу я ее не увезти, понимаешь? Я сам довел ее до такого состояния, она просто не выйдет из него здесь. Надо уехать, сменить впечатления. И я хочу побыть с ней вдвоем хоть немного. Я же так долго не позволял себе этого…
– Да что ты оправдываешься! – рассердился Псковитин. – Надо – значит, надо. Кто начальник?
– В том-то и дело, что я. Но ведь все вроде в порядке сейчас… И немцы довольны, и работа пошла – все крутится, как мы и хотели.
У Ратникова были основания для спокойствия: его «спрут» развернул наконец свои щупальца, охватывая все новые отрасли и регионы, заставляя работать в едином ритме все предприятия, входящие в концерн «Мегаполис-инвест». А о Сергеевых тревогах он просто не знал.
Разговор со Звонницким состоялся уже в отсутствие Ратникова. Сергей не стал вызывать его в центральный офис – сам заехал в небольшой «кубик» у себя на Юго-Западе, где располагалась вотчина Звонницкого.
Тот не растерялся и не удивился, увидев начальника службы безопасности, входящего к нему в кабинет. Псковитин подумал, что он вообще никогда и ничему не удивляется, этот неприметной внешности человек с перхотной пылью на пиджаке.
– Чем обязан, Сергей Петрович? – спросил он, вставая навстречу Псковитину.
– Мороз-воевода дозором обходит владенья свои, – объяснил Сергей.
– А-а! – вяло протянул Звонницкий. – Что ж, добро пожаловать. Хотя, собственно, я совсем недавно подробно беседовал с Ратниковым и ничего нового сообщить не могу.