Портреты иносказательных женщин
Шрифт:
– Пить или не пить – вот в чем вопрос! – произнес Димка, улыбаясь. – Это тебе не какой-нибудь там Шекспир.
Я присосался к горлышку. Выпил залпом до дна и, отрыгнувшись, закурил:
– Ну и рожи у вас! – заметил я, окинув взглядом их помятые лица.
– Ты себя в зеркале давно видел? – парировал Гарик.
– Еще бы столько не видеть, – ответил я.
Димка «настраивал» папиросу «Беломор»: сосредоточенно, с бережной нежностью он утрамбовывал в бумажную трубочку благоухающие листья каннабиса.
– А где ваши бабы-то? Были ж вроде вчера? – спросил я.
– А им на учебу надо, – сказал Димка, раскуривая папиросу с марихуаной.
– Ага, студентки, мать их, –
– Так ее Таней зовут, а я и не знал, – удивился я.
Тут появилась она в обтягивающих джинсах и короткой майке (с пупком наружу).
– Где же твой Онегин, Татьяна? – лукаво спросил ее Димка, протягивая мне «косяк».
– Онегин, судя по всему, наркоман, – ответила она, презрительно на меня взглянув.
– Э, нет! Трава – не наркотик, – заявил Димка и стал ржать, как конь, и мы вместе с ним.
– Да, жизнь – все-таки хорошая штука, – сказал Гарик.
– Это точно. Эй, Онегин, ты чё молчишь? – обратился Димка ко мне. – Плющит тебя?
– Я не Онегин. Если уж на то пошло, то я Ленский. Он мне всегда нравился больше – поэт, романтик, идиот.
– Это уж точно, что идиот, – заключил Димка.
– Почему идиот? Хороший малый, просто связался не с той девкой и чувствительный был чересчур, – сказал Гарик.
Татьяна сидела с бутылкой пива в руке и снисходительно улыбалась уродливыми губами.
Случайность
Я проснулся в четыре утра. Не мог больше спать. Такое часто бывает с людьми неуравновешенными и творчески обремененными. Мучился жаждой. Я взял ручку, чтобы написать что-то, но понял – нечего писать. Вокруг тишина. Я курил и думал о Вере. Было слышно, как на кухне из крана капала вода. Взяв книгу, я снова улегся в неприятно теплую, мятую постель. Поглотился сознанием автора и стал жить вместе с ним на желтых страницах. Я люблю читать с удовольствием, когда проникаешься духом книги. Не люблю принудительное чтение, продиктованное обстоятельствами (и такое бывает). Иногда я как будто иду рядом с писателем, наблюдая за происходящим со стороны, иногда настолько впитываюсь в черные ряды букв, что не помню себя. А бывает, веду диалог с автором, соглашаюсь или спорю с ним. В этом прелесть книги, ее интимность и совершенность. Хорошая книга та, дочитывая которую, жалеешь, что она заканчивается. Хорошую книгу хочется читать бесконечно. Но бесконечных книг не бывает, поэтому остается время от времени перечитывать любимые.
Когда давишься собственными мыслями, чтение – лучший способ отвлечься чужими. Только я часто слишком ревностно отношусь к своим переживаниям. Это лживое упоение собственным горем преграждает путь мыслям извне. В такие минуты кажется, что ничто не способно оторвать меня от тяжкого бремени сознания, хотя, на самом деле, книга может, по крайней мере, на время чтения.
Да, нет ничего интереснее, чем грустный смех над своим отражением. Осознание собственной бездарности и никчемности, всего того абсурда, что царит в моей, так называемой, внутренней жизни, порождает бесплотную депрессию, заполняющую темные пустоты черепной коробки. Тогда начинаешь жить ею, дышать ею, есть ее на завтрак вместо бутербродов с колбасой. Со временем привыкаешь и даже любишь гнилостный привкус своей тоски. Становится страшно, причем неизвестно отчего, похоже, от самого себя. Что может быть совершенней, чем собственный страх? Разве что похоть.
В такие моменты мне приходится заставлять себя читать усилием воли. Чтобы не сидеть всю ночь, пережевывая тоску, я читал с робкой надеждой встретить в книжных героях себя, найти выход.
За окном медленно начало светать. Небо стало переливаться фиолетовым цветом. Запели
Проснулся в обед. Перекусил. Нужно было съездить в редакцию, чтобы предоставить очередную статью, обсудить вопрос гонорара. На выходе из подъезда я заглянул в свой почтовый ящик. Писем я не ждал, но коль уж он у меня теперь есть, надо бы в него иной раз заглядывать. В ящике я обнаружил кучу рекламных буклетов, бесплатных газет и… деньги. Сказать, что я удивился находке, значит, ничего не сказать. Сумма была небольшая, но достаточно весомая. Хватит на порядочный ужин в ресторане. Что это? Подарок доброго волшебника представителю творческой интеллигенции? Денежная компенсация жертве тоталитарного режима? Не имеет значения. Это приятный сюрприз. Довольный такой находке, я продолжил свой предначертанный путь. После всех дел я зашел в один из торговых центров, чтобы выпить чашку кофе в кофейне. Сидя за столиком, я пил крепкий черный кофе и наблюдал за людьми. Мое внимание привлекла одна молодая пара, сидящая неподалеку. Девушка что-то рассказывала своему молодому человеку. Они были чем-то схожи друг с другом: оба худощавы, даже костлявы. Он время от времени трогал ее руку, а она смущенно улыбалась таким проявлениям нежности. Было забавно смотреть на эту картину. Девушка была совсем некрасива: выдвинутая вперед нижняя челюсть, маленький вздернутый нос, узкие, широко расставленные глаза, очень плохая кожа лица. Настолько худая, что ее неприкрытые ключицы напоминали гардеробную вешалку, на которой и держалось худосочное тельце. Словом, было совершенно непостижимо, как такая особа может привлечь мужчину. Правда, ее собеседник наверняка бы не согласился с моими довольно циничными характеристиками. Я сделал такой вывод, исходя из того, как он глядел на свою пассию: это был взор влюбленного человека, пустой и умиленно-слезливый. Так смотрят на родное и близкое существо (щенка, котенка, любимую). Меня всегда удивляли такие пары. Я никак не могу взять в толк, как они «видят» друг друга, особенно мужчина свою некрасивую или даже уродливую женщину. Рассуждать, как женщина смотрит на мужчину, я не могу, по причине того, что в мужской красоте (если таковая вообще есть) ни черта не смыслю. Но факт, как говорится, налицо. Девушка, которую я видел перед собой, явно уступала всем присутствующим здесь женщинам. Как этот парень мирится с этим каждый день? Загадка. Хотя, конечно, все относительно, субъективно и, по сути, красота – это тлен. Все же она (зрительная красота) есть у многих женщин и это восхищает нас в них. И каким бы милым, нравственно чистым человеком некрасивая женщина не была, она все равно остается некрасивой, с этим мало, что можно сделать; разве что ослепнуть. Внезапно ход моих мыслей оборвался. Я заметил, как среди похожих на большие грибы столиков скользит до боли знакомый силуэт – Вера. Она шла медленно с озабоченным лицом и гордо поднятой головой по направлению к барной стойке. Хорошо одетая и стройная.
Увидела меня и как-то стеснительно, неуверенно улыбнулась моим глазам. Во мне все перевернулось, смешалось, поникло: «Она может пройти мимо! Так будет лучше». Нет, я позвал ее глупым жестом руки и тотчас пожалел о содеянном.
– Привет, – сказала она с приторной мягкостью в голосе, усевшись напротив меня.
– Привет, – пробормотал я и улыбнулся так, как улыбаются люди, стесненные щекотливым моментом.
– Ты что здесь делаешь, ждешь кого-нибудь? – поинтересовалась Вера.
– Нет, просто зашел. А ты что тут делаешь одна?
– Так, по магазинам, – ответила она, улыбаясь материнской улыбкой, полной снисходительной любви. – Смотрю, ты сидишь. Похудел, изменился как-то. Сколько мы не виделись?
Конец ознакомительного фрагмента.