Портреты Смутного времени

Широкорад Александр Борисович

В сентябре 1619 года, сразу после посвящения Филарета в патриархи, за стойкость и мужество во время последней войны Пожарскому были пожалованы село, проселок, сельцо и четыре деревни. В 1621 году данная Пожарскому царем Василием вотчина была пополнена и закреплена за ним жалованной грамотой.

На обеих свадьбах царя Михаила, в 1624 и в 1626 годах Д. М. Пожарский был вторым дружкой с жениховой стороны, а его жена княгиня Прасковья Варфоломеевна — второй свахой с жениховой стороны. Но, несмотря на такие почести, в местнических челобитных продолжали писать, что князья Пожарские — люди не разрядные, при прежних государях выше городничих и губных старост должностей не занимали.

В конце 1613 года царь Михаил, а точнее, его мать, скромная монахиня, которая лезла во все государственные дела, пожаловала боярство Борису Михайловичу Салтыкову. Салтыковы запятнали себя изменой в 1610— 1612 годах, но зато они приходились родственниками инокине Марфе. Вдобавок то

ли бойкая монашка, то ли бояре надоумили Мишу заставить именно Пожарского публично объявить Салтыкову о производстве его в чин («у списка велел стоять»). Дмитрий Михайлович стал доказывать, что он Салтыкову «боярство сказывать и меньше его быть не может». Дьяки принесли разрядные книги, и в присутствии царя началось разбирательство. Было установлено, что родич Пожарского князь Ромодановский был товарищем с Михаилом Глебовичем Салтыковым, а Михаил Глебович по родству меньше Бориса Михайловича Салтыкова. Нашли также, что Пушкины равны Пожарскому и в то же время гораздо меньше Михаила Гавриловича Салтыкова. Пока зачитывались все эти статьи, Дмитрий Михайлович молчал, говорить ему было нечего. И государь потребовал, чтобы он «сказал боярство» Салтыкову, меньше которого ему быть можно. Но Пожарский не послушался, уехал домой и сказался больным. В итоге Салтыкову о производстве его в бояре объявил думный дьяк, а в разряде записали, что Пожарский. Салтыкова же это не устроило, он бил челом государю о бесчестии, и Михаил удовлетворил его просьбу. Пожарский был вынужден поехать в дом к Салтыковым и просить прощения у Бориса.

Тем не менее, ряд местнических споров Пожарскому удалось выиграть. С. М. Соловьев писал: «10 июня 1618 года писал из Калуги к государю боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский, что он лежит болен и ожидает смерти час от часу. Государь указал послать к нему с милостивым словом спросить о здоровье стольника Юрия Игнатьева Татищева, но Татищев стал бить челом, что ему к князю Пожарскому ехать невместно. Ему отвечали, что ехать можно; но он государева указа не послушал, сбежал из дворца и у себя дома не оказался. Его высекли кнутом и послали к Пожарскому головою.

В 1627 году государь указал быть у себя в рындах стольникам, князю Петру да князю Федору, детям князя Дмитрия Михайловича Пожарского, и с ними князю Федору и князю Петру Федоровичам Волконским. Волконские били челом, что они с Пожарскими быть готовы, но чтоб от того вперед их отечеству порухи не было, потому что на князя Дмитрия Михайловича Пожарского били челом Гаврила Пушкин и другие, которые им в версту. Государь велел им сказать, что они бьют челом не делом, быть им с Пожарскими можно всегда бессловно, Гавриле Пушкину в челобитье на Пожарских отказано, а другим было наказанье: Волконские были в рындах, но князь Дмитрий Михайлович этим не удовольствовался, бил челом, что Волконские своим челобитьем сыновей его позорят, тогда как и прадедам Волконским с его детьми не сошлось. Государи (Михаил и Филарет. — А. Ш.) приказали послать Волконских в тюрьму. В 1634 году Бориса Пушкина посадили в тюрьму за челобитье на Пожарского». [84]

84

Соловьев С. История России с древнейших времен. Кн. V. Т. 9-10. — М.: Издательство социально-экономической литературы, 1961. С. 264.

Эти местнические споры, зачастую смешные для современного читателя, важны для нас тем, что они показывают отношение власти к Дмитрию Михайловичу. Михаил и его окружение пытались вести кадровую политику так, как будто не было Смуты, польской оккупации и освобождения Москвы. Для них воеводы второго ополчения, тушинские бояре и сторонники королевича Владислава были равны. Зато принципиально важное значение имело, кем был их прапрадед, причем не по происхождению, как это было в Западной Европе, а по тому, каким он был воеводой где-нибудь при Василии III или Иване III: первым воеводой, вторым воеводой, большого полка, полка левой или правой руки и т. д.

С 1628 по 1631 год Д. М. Пожарский служил воеводой в Новгороде Великом. В 1632 году царь Михаил, воспользовавшись смертью короля Сигизмунда III, начал боевые действия против Польши. Осенью 1632 года тридцатидвухтысячная русская армия при 158 орудиях двинулась под Смоленск. Во главе ее были поставлены воеводы Михаил Шеин и Артемий Измайлов. На содержание войска и другие расходы потребовались значительные средства, поэтому «государи», то есть Михаил и Филарет, постановили ввести единовременный чрезвычайный налог. Решено с купцов взять пятую часть их дохода, а с бояр, окольничих, стольников, стряпчих, дворян, дьяков и приказных людей взять, кто сколько даст. Крутицкий митрополит и некоторые архиереи и игумены тут же на соборе объявили, сколько они дают своих домовых и келейных денег. Остальные духовные и светские люди объявили, что деньги дадут, а кто сколько даст — принесут

росписи.

В Москве сбор денег был поручен князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, симоновскому архимандриту Левкию, Моисею Глебову и двоим дьякам. По другим городам деньги собирали архимандриты, игумены и дворяне. Купцы должны были выбрать среди себя честных представителей, которые, дав присягу, должны были объявить, сколько у кого из них именья и промыслов. Все собранные таким образом деньги должны были присылать в Москву князю Пожарскому, который записывал суммы по статьям в приходные книги.

В сентябре 1633 года войско М. Б. Шеина попало в сложное положение под Смоленском. Шеин попросил помощи. На это царь Михаил ответил: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе. Мы указали идти на недруга нашего из Москвы боярам и воеводам, князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому и князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому со многими людьми. К вам же под Смоленск из Северной страны пойдет стольник Федор Бутурлин, и уже послан к вам стольник князь Василий Ахамашуков Черкасский с князем Ефимом Мышецким. Придут к вам ратные люди из Новгорода, Пскова, Торопца и Лук Великих. И вы бы всем ратным людям сказали, чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно».

Войско князей Черкасского и Пожарского вышло из Москвы и... застряло в Можайске. Там воеводы и узнали в начале марта 1634 года о почетной капитуляции войска Шеина под Смоленском. Почему Черкасский и Пожарский за пять месяцев не сумели дойти от Москвы до Смоленска, я объяснить не могу. Это еще одна загадка нашей истории. Ясно, что здесь могло быть или традиционное российское разгильдяйство — «хотели, как лучше, а вышло, как всегда», или предательство. Существует довольно обоснованная версия, что бояре и царь Михаил ненавидели Михаила Борисовича Шеина и решили его погубить, умышленно затягивая движение войска. Чтобы избежать упреков ретивых патриотов: «вот, мол, самого Пожарского в предатели записал», я расставлю точки над «i». Пожарский был вторым воеводой, то есть командовал войском в Можайске не он, а князь Черкасский, а главное, каждый шаг воевод контролировался из Москвы, благо до нее было всего сто верст. Выступление же князя Пожарского против верховной власти в военное время могли расценить как мятеж. Пожарский молчал, когда войско остановилось в Можайске, молчал и в Москве, когда судили и казнили героя обороны Смоленска.

Участие Пожарского в войне 1633 года большинство наших историков замалчивают. Некоторые же пытаются объяснить недостатком сил. Так, Валерий Шамшурин пишет: «Но Пожарский оказался без войска. Сбор дворянского ополчения задержался надолго, вместо тысяч собралось лишь три с половиной сотни ратников. С такими силами нечего было и думать пускаться в путь». [85]

На самом деле у Черкасского и Пожарского сил было вполне достаточно, одних только иностранных наемников под командованием полковника Александра Гордона насчитывалось 1729 человек. Вообще говоря, еще в 1631 году в войске царя Михаила служило 66690 человек, а сколько еще было мобилизовано в 1632-1633 годах? Риторический вопрос: а где они были?

85

Шамшурин В. Минин и Пожарский - спасители отечества. — М.: Новатор, 1997. С. 183.

Польских войск под Смоленском стояло немного. Резервов в Польше у короля Владислава практически не было. Даже небольшой отряд в три-пять тысяч хорошо обученных ратников мог перерезать коммуникации противника между Смоленском и Польшей. И тогда капитулировать пришлось бы не Шеину, а войску Владислава и гарнизону Смоленска.

О дальнейшей жизни Дмитрия Михайловича Пожарского до нас дошли лишь отрывочные сведения.

Так, Д. М. Пожарский упоминается в одной очень пикантной истории. Речь идет о любопытной челобитной, которую он подал царю в 1634 году вместе со своим двоюродным братом князем Дмитрием Петровичем Пожарским. Из этой челобитной видна вся крепость родовых отношений в то время: дядя имел право бить, сажать на цепь, ковать в железа племянника за дурное поведение, а когда эти средства не помогали, то жаловался царю из боязни, чтобы за дурное поведение племянника не пришлось отвечать дяде, так как при единстве рода старший родич отвечал за младшего. «Племянник наш, — говорилось в челобитной, — Федька Пожарский на твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьет беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума, а нас не слушает. Мы, холопи твои, всякими мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали; поместьице твое, царское жалованье, давно запустошил, пропил все, и теперь в Можайске из кабаков нейдет, спился с ума, а унять не умеем. Вели, государь, его из Можайска взять и послать под начал в монастырь, чтоб нам от его воровства вперед от тебя в опале не быть». Как среагировал царь и удалось ли ему унять «плейбоя» Федьку Пожарского, к сожалению, неизвестно, поскольку документы утеряны.