Шрифт:
Ю.Семенов
Португалия. Апрель - июль 1976
Заметки
Если согласиться с тем, что искусство - это второе качество бытия, которое, в свою очередь, оказывает неучтенное еще хитрыми ЭВМ влияние на самое бытие, предлагая новый эталон к а ч е с т в а - любви, мотогонки, предательства, танца, болезни, страха, нежности, мужества, - то, конечно же, без исследования меры воздействия на человечество кинематографа - как наиболее массового искусства - не обойтись.
Итак, писатель придумал, режиссер согласился с версией, актер поверил (я беру оптимальный вариант, ибо чаще актер - не верит; бранить актера нет смысла - слишком ему много предлагают макулатуры), оператор снял, композитор написал музыку. Казалось бы, - порядок. Ан - нет! Как в жизни: только-только, думаешь, закончилось, а на самом деле все лишь начинается, - как гонка по горному серпантину: не знаешь, что тебя ждет за крутым поворотом,
Ты садишься в просмотровый зал, смотришь м а т е р и а л в той последовательности, как он был тобою записан, режиссером снят, актером сыгран, и чувствуешь, как медленно холодеют пальцы: концы не сходятся с концами; действие то замирает, а то несется, словно не объезженная лошадь, логика диалога нарушена, словом, - н е м о н т и р у е т с я.
Когда иные режиссеры угрожающе жмут на исключительную принадлежность монтажа искусству кинематографа, приходится удивляться: а разве живопись - не есть результат монтажа? Литература? Разве архитектура (не коробочная, естественно, а истинная, казаковско-растреллиевская) не есть самое точное выражение монтажа? Стоит вспомнить тысячи эскизов Иванова к его "Явлению Христа" - если бы художник расположил фигуры, лица, глаза, взгляды хоть на гран иначе - получилась бы картина совершенно иного к а ч е с т в а. Словом, монтаж - это реальное выявление гармонии, а гармония - дар божий, этому научиться трудно, это в кончиках пальцев, это - врожденное. Я подумал о монтаже после того, как закончились выборы в Ассамблею Португалии, и опустел огромный пресс-центр Гюльбекяна, ставший для двух тысяч журналистов родным домом в ту горячую апрельскую неделю, и разлетелись по своим странам мои коллеги, и кончилось время новых предположений, и наступила пора для холодного политического анализа произошедшего. Я вспомнил об этом оттого, что подумал: а приложимо ли само понятие м о н т а ж к политическому анализу? Может быть, лучше - свидетельство очевидца, записанное в дневниковой последовательности? Может быть, политике чуждо чувство? Ведь именно к чувству апеллирует монтаж, стыкуя р а з н о с т и, которые вызывают эмоцию. Но, возразил я себе, политика - не работа с ретортами; политика делается людьми.
В тревожной аполитичности западного читателя повинны те, кто пишет о политике. Считается, что о политике надо писать серьезно (кто с этим спорит?!) и научно. Пишущие претендуют на то, чтобы подменить политиков или - что еще хуже - проиллюстрировать их. И - пропадает волшебная категория интереса. А что есть на свете интереснее политики, то есть науки в о з м о ж н о с т е й?
Итак, начнем м о н т и р о в а т ь, то есть складывать факты в той именно эмоциональной последовательности, которая поможет читателю п о ч у в с т в о в а т ь логику происходившего в Португалии.
...Итак, апрель 74-го. Фашизм сброшен. Новый президент Спинола приводит в кресло премьер-министра профессора Палмо Карлуша, шестидесятилетнего юриста, члена народно-демократической партии, НДП, переименовавшей себя недавно в социал-демократическую.
Немедленно разгорается схватка: Спинола и Карлуш хотят "увести военных в казармы". Этот лозунг поддерживают лидеры двух правых партий: НДП - Са Карнейру и социально-демократический центр, СДЦ - Фрейтуш ду Амарал.
Против этого лозунга выступает компартия во главе с Алваро Куньялом.
Социалисты Марио Соареша занимают среднюю позицию.
Что стоит за требованием "увести военных в казармы"? Ответ очевиден: правые генералы и реакционные юристы хотят забрать власть у тех капитанов, которые стояли у колыбели португальской революции. А после этого направить революционный процесс в русло буржуазной п о с т е п е н н о с т и. Позиция Спинолы в тот период:
а) западная ориентация, искомый образец - консервативное правительство;
б) коммунисты имеют право на легальность, но не более того; ни о каком их участии в правительстве не может быть и речи;
в) никакой независимости африканским владениям - постепенная, осторожная деколонизация, создание "Португальского содружества наций".
Последний пункт был пиком противоречий капитанов и генералов.
В мае, через месяц после революции, произошла открытая схватка: капитаны вынудили уйти с поста премьера Палмо Карлуша. Президент Спинола был вынужден смириться с этим, но он назвал своего кандидата - бывшего министра обороны подполковника Фермина Мигела. Координационная комиссия Движения вооруженных сил (ДВС) предложила кандидатуру Васко Гонсалвиша. Победили капитаны - пришел Гонсалвиш, провозгласивший немедленную независимость африканских колоний.
Спинола начал медленный, упорный, скрытый саботаж работы правительства, в котором были представлены ведущие партии страны. Все лето по столице ползли с л у х и. Увы, беспочвенность слухов - редкая штука в политике; устойчивость положения предполагает отсутствие слухов.
В сентябре 1974 года кризис назрел: Спинола вошел в прямой конфликт с правительством капитанов. Его поддержали генерал Гальван ди Мелу, Сильва Маркеш и Диего Нетто. Ядро конфликта было сосредоточено в Хунте национального спасения. Против Спинолы выступили генерал Кошта Гомеш и адмирал Пинейру ди Азеведу.
В политике, как, впрочем, и в живописи, довольно рискованно исповедовать только один цвет. До победы революции Гальван ди Мелу, стоящий ныне на ультрачерных позициях, славился в Португалии экстравагантным свободомыслием. Во времена фашистской диктатуры ПИДЕ, тайная полиция, созданная Салазаром по образу и подобию гестапо, засекла в его авиационном полку нелегальную группу оппозиционно настроенных солдат и офицеров. Пидевцы позвонили Гальван ди Мелу и попросили у него данные на подозреваемых. Гальван ди Мелу отказал. Тогда ПИДЕ отправило на двух машинах своих агентов в расположение полка. Гальван ди Мелу запретил пускать сыщиков - "ищейкам нечего делать там, где служат солдаты". ПИДЕ обратилось к министру обороны. Тот позвонил к Гальван ди Мелу: "Немедленно примите офицера службы безопасности!" Гальван ди Мелу назначил час приема. Офицер ПИДЕ вошел в кабинет: Гальван ди Мелу поднялся с кресла:
– По указанию моего министра я принял вас. Я выполнил приказ. А теперь убирайтесь вон!
Его уволили из армии, когда он, посетив авиационный салон в Париже, заявил во всеуслышание:
– Раньше все говорили, что у нас плохая авиация, - какая ложь! У нас самая плохая авиация, какая только может быть в мире!
Почему же этот генерал, участник событий 25 апреля, вдруг стал поддерживать Спинолу? Ответ прост: русский либерал Милюков, знавший, что такое царская тюрьма, ссылка и эмиграция, оказался одним из самых ревностных и ярых противников нашей революции. Даже Керенский был страшен ему. Это хорошо уметь быть свободомыслящим в условиях фашизма. В условиях победы революции надо уметь быть з д р а в о м ы с л я щ и м, а истинное здравомыслие это ощущение политической и социальной перспективы, которая невозможна без серьезной научной подготовки, ибо руководить страной в наш век, не являясь с п е ц и а л и с т о м, - безнадежное дело - сомнет и выбросит!
Разногласия между Спинолой и Кошта Гомешем, то есть, между "генеральской" и "капитанской" тенденциями - притом, что капитаны были выходцами из средних слоев народа, точно понимали чаяния и надежды народа - не могла не кончиться драматически. Спинола вынес на общенародное обсуждение конфликт между ним и капитанами, обратившись к "молчаливому большинству нации". Однако было ли "большинство" - большинством? Так называемое "большинство" получило иное название - "ползучая контрреволюция". К кому апеллировал Спинола? Кого он считал большинством? Аберрация человеческих представлений чревата горем, когда речь идет о политике: "Какой он милый человек, этот "X"; какая очаровательная дама, эта "У", сколь начитан и добр господин "Зет". Но при этом "X" - бывший латифундист, срочно переводящий вклады в швейцарские банки; очаровательная дама "У" - владелица фабрики, а начитанный и добрый "Зет" - полковник ПИДЕ, занимавшийся "работой" против коммунистов - начитанным станешь поневоле! Круг знакомых Спинолы был именно таким. Именно эти "иксы", "игреки" и "зеты" были недовольны случившимся 25 апреля. (Впрочем, и сам генерал Спинола, как это сейчас стало ясно, никогда бы не пошел против фашизма Каэтану, будь фашизм этот чуть поаккуратнее, будь он чуть п о л о в ч е е; не на суть его сетовал Спинола, а на форму. Однако фашизм нуждается в огромном аппарате насилия; постепенно аппарат становится самоцелью, а не рычагом управления, постепенно логика фашизма приводит к тому, что аппарат не в силах подправить самое себя; постепенно он становится самопожирающим существом. А сколько таких "самопожирателей" оказались выброшенными за борт жизни после апреля? Сколько сотен тысяч пидевцев, колонизаторов, чиновников с фашистским прошлым оказались не у дел?! К ним-то и апеллировал Спинола. Их было много - это правда. Их было процентов двадцать. Но кто сказал, что двадцать процентов - большинство?! По Малинину и Буренину - это пятая часть населения, причем паразитарная его часть, привыкшая к повиновению нижестоящих - как норме; жестокости единственной системе удержания всех и, следовательно, удержанию самого себя в иерархической структуре фашизма; безынициативности - "начальник лучше знает, что надо".)