Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном
Шрифт:
— И… и как? — голос Пьера сорвался от радостного предчувствия.
— Увы. Одна теперь надежда на вас, любезный граф.
Пьер сошел с лица.
— Я? что я?.. Я не в состоянии убить человека.
— Ха! А кто этой зимой с Долоховым стрелялся? Я что ли? Бедняга еле оклемался.
— Я метил мимо, — робко обронил Пьер.
— Да ну? — съехидничал поручик. — Удивительно, что секунданты остались живы. Эх, Петруша, устраивать дуэли из — за собственной жены — глупейшая вещь! Это все равно, что подраться за стакан, из которого уже выпита вся водка.
Пьер
— Вы полагаете?
— Кстати, как поживает ваша божественная супруга?
— Я дал ей развод, — угрюмо ответил Пьер.
— Ну, не беда. Такая задница без мужа не останется!
Кровь бросилась в лицо Пьеру.
— Не смейте… не смейте оскорблять! — Он затряс над головой кулаками. — Я все же любил ее и вообще…
— Да что вы, Петр Кириллыч, — добродушно улыбнулся Ржевский. — Это же комплимент. На вашу супругу даже государь зарился.
— Не надо, Ржевский, умоляю… Это все в прошлом. Я люблю другую.
— Кого же, позвольте спросить?
Пьер поджал губы.
— Не скажу.
— Ну, как хотите. Только если это Елизавета Алексеевна, я вам не советую.
— А кто это?
— Царица наша. Да что с вами, Петр Кириллыч, вы как будто под мухой!
— Я? Я — и вдруг под мухой? — потерянно пробормотал Пьер, зачем — то пощупав на голове шапку. — Да, под мухой… и пускай… теперь все равно…
Пьер вдруг с удивлением и стыдом подумал, что со вчерашнего дня о его любви к Наташе Ростовой знает не меньше батальона французов, а своему соотечественнику он не в силах об этом рассказать.
— Вы куда сейчас? — спросил Ржевский. — К себе домой, во дворец?
— Там, наверное, французы.
— Так куда же?
— Не знаю… ничего не знаю…
— Идемте со мной. А то еще примут за поджигателя. К столбу привяжут — пиф! паф! — оревуар, мон шер, привет родителям!
Пьер, поежившись, поплелся за поручиком.
Глава 47. Мания величия
Поручик Ржевский и Пьер шли по задымленному, израненному городу. Из сизой пелены в колышущемся воздухе, словно миражи, появлялись и вновь исчезали какие — то странные оборванные прохожие неопределенной национальности и сословия; погорельцы, стеная и плача, перебирали домашний скарб, спасенный от огня; немногочисленные группы наполеоновских мародеров тащили награбленное на пожаре барахло.
Город был похож на огромный тонущий корабль. В горячих потоках воздуха кружили, падая на землю, головни, щепы, угли.
— А куда мы идем? — спросил Пьер, заслоняя рукавом лицо.
— Одну знакомую хотел проведать, — сказал Ржевский. — Домишко у ней не бог весть что; надеюсь, французы побрезгуют.
— А мы?
— Вы, ваше сиятельство, бросьте важничать. Небось, не в графском камзоле в гости заявитесь.
— Простите, поручик, — забормотал Пьер, неловко теребя свой кучерский кафтан. — Я не то… я не хотел обидеть вашу знакомую. Она, конечно, благородная женщина…
— Парашка — то?! Я уж лучше промолчу. Одно могу сказать: при знакомстве не вздумайте ей ручки целовать — засмеёт!
— А я… я ей головой кивну. И всё.
— Вот и славно. А об остальном я как — нибудь сам позабочусь.
В этот момент порыв ветра подхватил с земли клубы дыма, на мгновение раскрыв перед ними улицу.
Ржевский обомлел: от них быстро удалялся маленький человек в мышиного цвета шинели и треуголкой на голове.
— Смотрите! Вы видите его?
— Кого?
— Наполеона! Вон он! Держи! — крикнул Ржевский и кинулся вперед.
Коротышка в треуголке мельком оглянулся и, поняв, что его преследуют, бросился бежать.
Пьер, выхватив из — за пазухи кинжал, присоединился к погоне.
— И аз воздам! — радостно кричал Пьер.
Коротышка отчаянно петлял по переулку, но, внезапно споткнувшись, рухнул ничком в дорожную пыль. Когда он вскочил, Ржевский уже настиг его и, подхватив за шиворот, поставил на ноги.
Из — под треуголки на поручика испуганно уставились маленькие глазки на черном от сажи лице.
— А — у — у, — бормотал неизвестный, мотая головой. На губах его выступила пена. — Ам — ма, фыр — р — р…
Тут подоспел Пьер и тоже схватил коротышку за шиворот, словно давая понять, что у него с пойманным свои счеты.
— Молись, Антихрист! — в упоении проговорил он. — Я есмь смерть твоя.
Коротышка трясущимися губами вдруг замычал мотив, чем — то напоминающий «Марсельезу». Он мычал громко и отчаянно, как бычок на бойне.
— В наших руках сам Бонапарт! — прослезился Пьер, оглянувшись на Ржевского. — Я убью его… я должен.
— Почему вы? Мне за его голову обещана в невесты дочь атамана Платова.
— Нет уж, позвольте взять грех на душу.
— Вы же говорили, что не в состоянии убить человека.
— Отнюдь!
— Черт с вами, убивайте, — сказал Ржевский. — Мне жениться недосуг.
— И убью! Вот увидите!
С Пьера градом лил пот. Он еще никогда не убивал людей кинжалом, и оттого ему было немного не по себе.
Мимо семенила дряхлая старушка в рваном, волочащемся по земле платье. Привлеченная шумом, она вскинула голову, вытаращив свои рыбьи глазки на Пьера, который робко и неумело тыкал коротышу самым кончиком кинжала в живот, словно пересчитывая ему ребра.
— Батюшки! — заголосила старушка. — Божьего человека жизни лишають.
— Ты что, бабка, белены объелась! — прикрикнул на нее Ржевский. — Какого еще божьего человека?
— Это Наполеон! — сказал ей Пьер, тряся свою добычу за шиворот; коротышка отчаянно сучил ногами по земле.
— Господи, какой Наполеон?! Убогий! — Она постучала себя по лбу.
— Не смейте оскорблять! — вспыхнул Пьер.
— Да не вы, батюшка, убогий, а он. Пашка Букин это, мясник бывший. Сумасшедший, разве не видите! Вон глазища — то как закатывает и слюни распустил. Он тем летом себе по башке топором заехал. С тех пор и чокнулся. Так намедни их всех, горемычных, из дурдома, что в Сокольниках, повыпускали. Вот они и слоняются по улицам, аки дети брошенные.