Порыв свежего ветра
Шрифт:
Пожалуй, вершина его башни будет самым удобным местом.
Вос отстранённо разглядывал толпу селян, гружённых нехитрым скарбом и торопящихся в надёжное укрытие, лиму, отправившихся спасать стадо, наблюдал лихорадочную деятельность слуг, старающихся разместить деревенщину так, чтобы не мешали господам.
Он уже дважды поднимался на верхнюю площадку, вслушиваясь в крепчающий ветер, но упрямая стихия не торопилась открывать свои тайны.
Небо всё темнело, яростная хмарь приближалась с каждой минутой, ощутимо похолодало. Маг почти инстинктивно натянул куртку, пытаясь сохранять спокойствие.
— Вос! — На этот раз
Маг тяжело вздохнул. Обычно именно он приходил и делал неприличные предложения, Сидона очень редко делала встречные шаги. И в такой момент отказать любимой женщине во внимании… Она ему ещё припомнит, но такой случай упускать нельзя. Даже если следующая буря будет уже через неделю.
Обострившаяся интуиция твердила, что почти месячное отсутствие неприятностей крайне подозрительно. Скорее всего, проблемы возникнут сразу оптом, и лучше всего к тому моменту быть во всеоружии.
— Прости, радость моя, но сегодня мне надо выполнить рекомендацию Кванно.
Недописанная табличка оказалась весьма кстати. Сидона, не имевшая его опыта в чтении каракулей деда, разбирала слова довольно долго. Затем молча положила записи и выскочила из комнаты, пылая от раздражения.
Но затем остановилась и спросила, уже с лестницы:
— А где ты собираешься… слушать бурю? Это ведь опасно, молнии часто бьют в башни!
Вос просто махнул рукой вверх. Васильковые глаза распахнулись во всю ширь.
— Безумец! Тебя ведь сметёт ветром, разорвёт, сбросит вниз! Не надо… пожалуйста!
Маг только улыбнулся. И часа ведь не прошло с того момента, как она же спрашивала, не может ли он остановить бурю. Но искать логику в женских высказываниях дело неблагодарное.
Лери умчалась вниз, оставив двойственное чувство. Она расстроена, обижена и напугана. Совсем недавно он просто растерзал бы любого, кто довёл бы любимую до такого состояния. Но то, что Сидона беспокоится, боится за него, то, что за поддержкой явилась именно к нему, оставило какое-то мучительное удовольствие.
Интересно, что бы он сказал, если бы за день до перемещения ему предрекли, что он влюбится во взбалмошную королеву дикого народа. Что станет магом в таинственном замке. И что познает такие глубины любви, самоотверженности и нежности, на которые никогда не хватало времени в его собственном суматошном мире.
За окном было уже темно, почти как ночью. Пора идти слушать бурю. И, может быть, удастся и самому сказать пару слов в ответ.
Яростный ветер с самого начала заставил согнуться и ухватиться за низенькую оградку верхней площадки. Конечно же, часового на центральной башне уже не было. Да и весь замок как будто вымер, затаился. Может, пришелец просто недооценивает силу надвигающейся бури?
Холодные струи воздуха били и хлестали, обжигая кожу, и маг жадно впитывал это ощущение. Если буре найдётся, что сказать, у неё будет благодарный слушатель.
Он попытался открыть каналы, как это делал во время медитаций, и захлебнулся. Это была не та энергия, что спокойно текла и выполняла приказы, — яростные всплески, безумные порывы, не признающие хозяев и жаждущие разрушать! На энергетическом уровне, доступном только магам, тоже бушевал шторм.
Вос попятился, объятый первобытным ужасом, попытался отступить в оставленный приоткрытым люк, но сладкий восторг уже охватил сердце. Всё то, что он безуспешно пытался познать в тишине и штиле башни, сейчас само шло в руки, налетало на крыльях бури, только откройся и лови. Неужели он сбежит, испугавшись гнева стихии, которую стремится подчинить?
Он как будто разделился, распался на две личности: расчётливого, осторожного землянина, меряющего всех по своей мерке, и рождённого в этом мире мага, не чуждого чести и доблести, всем сердцем впитавшего дух авантюризма, способного дружить с простодушными, но честными рыцарями, беззаветно служить, любить королеву!
Он сделал лишь шаг к люку, отпустив ограду, когда внутренняя буря сломала последние преграды в душе. Маг воздуха разогнулся и раскинул руки, как будто обнимая разбушевавшуюся стихию. Часть его души ещё металась загнанным зверьком, стеная от страха, но та личность, которой он стал незаметно для себя самого, упивалась яростью ветра и гневом неба, пыталась вобрать в себя всё, до последнего порыва.
Вос услышал странный, безумный смех и с удивлением огляделся, разыскивая того, кто составил ему компанию, и только через минуту понял, что смеётся сам. Какую глупость он совершал, пытаясь понять воздух в толще камня. Ушёл страх, остался только нарастающий восторг человека, всю жизнь стремившегося к некой цели и вдруг достигшего её. Он был там, где требовалось. Поступал самым верным способом.
Аура раскрылась будто сама собой, и, когда буря обрушилась, его внутренняя стихия наконец воссоединилась с внешней. В центре бури Вос вдруг обрёл странное, хрупкое равновесие. Сознание пыталось анализировать, расшифровывать и подчинять, а душа пела, переполненная восторгом. И когда ноги оторвались от твёрдой поверхности, страха не было. Он воздушный, он ветер, часть этого штормового безумия, оседлавший стихию и принявший её. Где-то внизу были те, что гордились властью над рогатым гневом, но что бы они сказали по поводу гнева небесного?
Тело крутило и несло, но это лишь танец, небесный вальс, подаренный ему бурей. Вос жадно вдыхал пронзительно свежий воздух, щедро приправленный дождевой водой, и жалел только о том, что та, чья синяя аура всё ещё заметна где-то далеко внизу, не может составить ему пару в этом танце. Сейчас он был не способен назвать её имя, да и своё — сомнительно.
Мимо с треском проскочил разряд, чуть в отдалении — другой. Молнии! Он жадно, как ребёнок, протянул руку, желая поближе познакомиться с яркой игрушкой, и буря милостиво подарила ему следующую. Молния ударила, оплела, заставила встать дыбом каждый волосок на теле и острыми иголочками прошила всю ауру, блеснула в каждом канале. Боль смешалась с восторгом, ярость с наслаждением. Он кричал буре в ответ и бросал все силы ей навстречу.
Он жадно пил, впитывал ветер, наслаждаясь им, как изысканным вином, как объятьями любимой женщины. Он обнимал опрокинутое, почерневшее небо и шептал ласковые слова. А когда всё внезапно закончилось, зарыдал, не в силах расстаться со стихией, и даже холодные струи дождя не могли его утешить.
Вос проснулся на давно ставшей привычной койке кабинета. Потянулся, наслаждаясь теплом одеяла, и зевнул. Ему снился какой-то на удивление приятный сон, но он помнил его лишь урывками.