Пощады не будет никому
Шрифт:
— Ну, царский подарок! Ты что, навсегда это притащил?
— Пользуйся до конца моих дней. Думаю, эта техника будет служить долго, меня переживет, так что можешь посмотреть эти фильмы по двадцать раз.
— Давай видак проверим, — сказал старик.
— Погоди, Сан Саныч, все надо подсоединить, сделать, как положено, а потом глянем. Вот тебе пульты, — Сергей разложил на диване три изящных пульта.
— Да тут же кнопок, как в самолете!
— Ничего, разберешься, времени у тебя предостаточно, инструкция написана по-русски.
— Конечно, разберусь, чтобы я не разобрался, такого быть не может!
Изображение на экране телевизора было отменным.
— Ничего себе! — Сан Саныч даже всплеснул в ладони. — Но все равно, не то, что на «простыне».
— Конечно, не то, телевизор — это и есть телевизор, ящик, да и все. А кино — это кино, его в зале надо смотреть, проекцию на большом экране. И звук здесь хороший, — Сергей нажал на клавишу, на экране поползла зеленая полоса. — И телетекст, Сан Саныч, можешь посмотреть, не надо и газет читать. Нажимай себе на кнопки )л читай.
— Вот здорово! — старик был явно счастлив. — Ладно, пойдем, пойдем на кухню. Черт с ней, с этой техникой, с телевизором. Вот если бы по хорошему телевизору новости хорошие показывали, я бы от счастья в пляс пустился бы.
— Нет, погоди, Сан Саныч, ты там накрывай на стол, а я работенку одну должен сделать.
И Сергей, вытащив из внутреннего кармана видеокассету, украденную из квартиры Чекана, вставил ее в верхний видеомагнитофон. Проверил все шнуры.
— Ты, Сан Саныч, пока сюда не заходи, я тут кое-что личное должен переписать, отмонтировать.
— Как знаешь, Серега, ты же помнишь, я свой нос в чужие дела совать не люблю и вообще любопытство считаю пороком.
— Правильно считаешь. Меньше знаешь — крепче спишь, — ввернул тюремную присказку Дорогин.
Старик принялся звенеть посудой, явно стараясь изо всех сил потрафить Сергею и хорошо его накормить.
Дорогин сделал себе две копии, отмонтировав материал с кассеты Чекана. На все про все ушло чуть больше часа. Его интересовали кадры, где появлялся прокурор Прошкин и голые девицы.
«Ну вот и прекрасно!»
Затем он позвал старика.
— Слушай, Сан Саныч, у меня есть одна кассета — рабочая, ты ее лучше не смотри. Ее надо спрятать так, чтобы ни одна собака не нашла. Это бесценная штучка, хотя гадость редкостная. Я тебе рассказываю все откровенно, потому что ты единственный, кому доверяю.
— Да что ты, Серега! — старик возгордился, подобного он услышать не ожидал, хоть надеялся. Он бережно взял кассету. — Смотри, я ее сейчас положу, и вдруг, если со мной что случится, ты будешь знать, где ее взять.
И ключи от квартиры возьми, можешь приходить в любое время, жить, если негде будет, ведь и я тебе доверяю, как самому близкому, как своему сыну, — щека старика, произнесшего эти слова, дернулась, но он удержался и не заплакал.
Сергей подошел и похлопал его по плечу.
— Сан Саныч, кончай, а то мы тут сейчас, как школьники после экзаменов, расплачемся. То ты меня хоронить начинаешь, то я тебя. Я думаю, мы с тобой поживем, может, и кино еще снимем.
— Кино? — глаза старика блеснули. — Вот было бы здорово! Я тут на досуге, знаешь, в последнее время ни хрена не делаю, так таких штучек навыдумывал, что куда там американцам! Дешевле и круче. Такие заморочки, обхохочешься.
— Ладно, потом расскажешь.
Сан Саныч взял нож, подошел к стене, облицованной белой кафельной плиткой в четыре ряда, пошевелил губами, вспоминая, где у него тайник. Затем постучал черенком ножа по стене. Все плитки отзывались одним и тем же звуком.
— Видал, как я устроил? Даже если будешь простукивать, то никогда не догадаешься.
Затем подцепил одну из них острием ножа, сунув его в паз, и выдвинул, как ящик письменного стола.
— А что у тебя внутри лежит?
— Внутри? — старик улыбнулся и вытащил картонную коробку из-под детского пластилина. — А здесь у меня, Серега, как ты думаешь, что?
— Ну, наверное, не деньги, не стал бы ты их так хранить.
— Конечно, не деньги, на кой они мне нужны, старику!
Важенков дрожащими пальцами, явно волнуясь, открыл коробку. В ней лежала какая-то тряпица, сложенная в несколько слоев. Старик ее развернул.
— Конечно не деньги, на кой они мне нужны! Если я не знаю, когда помру. Настоящие… Вот, видишь, что здесь?
Дорогин ахнул:
— Ну, Сан Саныч, чего же это я раньше их никогда не видел?
— Да случая не было, и не люблю я красоваться, выряжаться, как павлин, ходить по улице да бряцать наградами. "
А награды были стоящие, все военные, ни одной юбилейной.
— Вот эту за Берлин получил, вот этот под Москвой, а вот этот орден, — старик погладил пальцами орден Боевого Красного Знамени, — под Курском дали. Дорогого эта железка стоит, тогда всю мою батарею, гады, накрыли, я один атаку отбивал. Представляешь, как танки шли! Ни в каком кино такого и близко не увидишь, ползли, как жабы. Страшные, серые, я их вот так видел. И не в оптику, Серега, а наводил прямо по стволу и бил прямой наводкой. А потом из автомата косил танкистов. А потом… ничего не помню, потом вот, — старик приложил ладонь к раненой шее, — думал, голову оторвало, ан нет, живой остался. Я вообще живучий. Орден уже в госпитале дали, все думали посмертно, а видишь, как оно получилось. Даже похоронку отправили, а я жив.
— Да, Сан Саныч, тебе и позавидуешь и не позавидуешь.
— Ай, ладно, что про это вспоминать, прошлое ворошить! Клади сюда свою кассету, пусть с моими железками лежит.
Сергей почувствовал, что есть в этом что-то кощунственное, положить мерзкую кассету к боевым наградам, заработанным кровью, но он сдержался, ничего не сказал. Лишь заскрежетал зубами.
— В общем, смотри, вторая плитка с краю, третья сверху. Найдешь, если что.
— Да ну, Сан Саныч, брось ты!
На столе уже стояла большая керамическая миска, полная капусты, в которой поблескивали крупные рубиновые ягоды.