Поселок Тополи
Шрифт:
И Дон Бакингем тоже хорош — укатил в Милтондэйл. И Робертсон туда же. Мужчина должен оставаться при своей семье, разве только он специалист и действительно может принести там пользу. Ни Бакингем, ни Робертсон понятия не имеют, как тушить пожары. И так повсюду. Сотни Бакингемов и Робертсонов и, хуже того, сотни неопытных юнцов очертя голову ринулись в пекло.
Дед поймал себя на том, что мысленно спорит сам с собой, что за детей-то все-таки тревожно, что пожар может и сюда добраться. Ведь один раз так уже было на его памяти. Но тогда это было иное дело. В те дни условия были не те, даже местность была не та. И как бы то ни было, людей эвакуируют в Прескот; о том, чтобы эвакуировать Прескот, речи не было. Потому Жюли сейчас и при нем, да еще в доме младенец Робертсонов.
Тут он почувствовал, что Жюли изо всех сил дергает его за руку.
— Смотри, дед, — повторяла она, — смотри, смотри, вон ветролет!
Ветер внезапно донес оглушительный стук мотора, и вертолет прямо у них над головой задвигался боком, точно краб. Дед нахмурился — над вертолетом он увидел не голубое небо, а огромную коричневую тучу.
Это был дым.
7. Сибирь
На один короткий миг дедушка Фэрхолл испытал чувство сладостного облегчения — кажется, мотор заработал. Он дошел до того состояния, когда явь перестаешь отличать от фантазии, однако понимал, что такое может случиться только во сне. Нет, машина по-прежнему молчала. Звук мотора донесся сверху, с какого-то несчастного вертолета.
Усталый, потный, трясущийся, он прислонился к борту машины и попробовал ногой подсунуть под переднее колесо кирпич. Он измучился, запыхался, был страшно сердит. Уже много лет он так тяжело не работал. Не даст он этой машине себя одолеть! Умрет, а выведет ее на дорогу.
Вертолета он не видел, он вообще не видел далеко без очков. Даль от него ускользала, средний план всегда был в тумане. Лишь очень редко он видел в воздухе вертолет или самолёт. Он узнавал их по звуку, а сейчас в шуме вертолета было что-то недовольное, требовательное. Звук этот ему не понравился. Совершенно неуместный звук. Ведь пожар не перекинулся через горы — так он, по крайней мере, полагал. Для присутствия здесь вертолета не было никаких понятных причин. Дедушка вообще не любил таинственности, а сейчас тем более. Зачем этот чертов вертолет сюда явился?
Подсунув наконец кирпич под колесо, он привалился к машине, тревожно прислушиваясь к тому, как ветер швыряет шум мотора из стороны в сторону. Скверный сегодня день, зловещий день… Все кости у него ныли от усталости и дурных предчувствий.
— Уйди! — крикнул он в небо, и звук послушно замер. Его так бесследно поглотил гул деревьев, что дедушка подумал: может, его и не было, может, это шумело у него внутри, бунтовало сердце.
Он крутил ручку, пока хватало сил, потом, одной красной, мясистой рукой держа баранку, а другой намертво вцепившись в дверцу, попробовал потихоньку толкать упирающуюся машину вверх, по пологому, но длинному подъему от гаража к дороге. Он был крупный старик, сильный уже одним своим весом, но он боялся толкать слишком сильно, выкладываться до конца — особенно после того, как нечаянно увидел в зеркальце лицо. Это было его собственное лицо, искаженное, багровое. Оно ужасно его испугало. Если б он не знал, что сердце у него здоровое, он бы поклялся, что сейчас свалится замертво. И все же он продолжал толкать, придерживая последние запасы сил. Нельзя умирать, пока он не запустил машину, не нашел Питера и не вывез его из этих мест. Родители его уже, наверно, с ума сходят.
Он, разумеется, понимал, что напрасно не добился помощи от Бакингема, Робертсона и остальных, кто с ними был. Целый грузовик — они в одну минуту вывели бы машину на дорогу. Дурак он был, что не изложил свою просьбу порешительнее, что дал им уехать. Будь его машина на дороге, он бы съехал под гору своим ходом, и тогда, рано или поздно, мотор бы заработал. Но Робертсон был одержим одной мыслью — набрать полный грузовик мужчин и мчаться в Милтондэйл. Дедушка заставил-таки его остановиться, но толку из этого не вышло.
— Пожалуйста, мистер Фэрхолл, — сказал тогда Робертсон, высунувшись из кабины. — Работа эта, по-моему, не для вас, но, если хотите, лезьте в кузов да держитесь покрепче, не то вытряхнет.
— Нет-нет, — выдохнул дедушка. — Стар я для этого. Мне нужна помощь. Нужно помочь мне вытолкнуть машину на дорогу.
— А еще что вам нужно?
Вопрос этот оскорбил дедушку до глубины души, тем более что грузовик тут же рванулся вперед, мотор взревел, и из-под задних колес, как пули из пулемета, взметнулся гравий. «Ну ладно же, это мы ему припомним, — решил дедушка. — Чтобы я когда-нибудь еще купил у него хоть один мешок кокса или галлон горючего? Не дождется!»
Он снова стал толкать, ритмично наваливаясь на машину, чтобы спихнуть ее с кирпича. Потом дюйм за дюймом повел вверх, по проклятому подъему, и продвинулся еще на несколько ярдов. Тут он опять подложил под колесо кирпич и опять ослабел и стал вполголоса ругать Питера. И где он только пропадает! С мальчишкой и то было бы легче, хоть силенок у него и немного. Все-таки мучился бы не в одиночку.
Питер был повинен в беспечности, эгоизме, бунтарстве и вопиющем непослушании. Дедушку это бесило. Он уже принял было решение спустить с мальчишки штаны и выпороть его как следует, если только у него останутся силы для таких энергичных действий. И тут он заметил, как изменилось освещение.
Может быть, он уже несколько минут бессознательно это чувствовал, но увидел только сейчас, немного отдышавшись. Тени стали не такие резкие. Трава и листва деревьев, даже там, где она была еще зеленая, отливали оранжевым. Свет был рассеянный, все вокруг порозовело, точно он смотрел сквозь цветные стекла.
Дедушка выпрямился, держась потными руками за поясницу. Спину пронизала боль, и другого рода боль пронизала сердце, сознание. Должно быть, на большой высоте между землей и солнцем прошло густое облако дыма. Несмотря на удушливую жару, дедушка поежился.
Плохо дело, из рук вон плохо.
Ему стало страшно еще и оттого, что хотя он на своем веку видел несколько пожаров, здесь, в своем родном углу, он не видел ни одного. Пожары всегда бывают двух сортов: те, что не имеют значения, потому что происходят не у нас, и другие — те, что имеют значение. Он вышел на дорогу, не подумав, бессознательно решив, что если пожар сюда явится, то явится именно по дороге, как является в Тополи все остальное. Ничего похожего на пожар он не увидел и не услышал и от души пожелал, чтобы длинный подъем чудом провалился сквозь землю и хоть в тумане показал бы, что там за ним творится. Но подъем оставался на месте. Точно высокая стена, что ограждала его, или отрезала от мира, или высилась, как крепость, которая остановит врага.
Он набрал в легкие воздуху и заорал:
— Питер! Питер!!!
Питер не ответил, не появился, но из-за длинного подъема вынырнула машина и остановилась вдалеке, у ворот деда Таннера. Машина молочника.
Они внесли отца Лорны под навес и положили на заднее сиденье машины.
Это оказалось неимоверно трудно, потому что, хотя старик Джордж был худой и не такой уж тяжелый, они боялись ему повредить, — тело у него было какое-то неживое, негнущееся. Даже шуму вертолета они не придали никакого значения. Он пролетел меньше чем в полумиле от них, но они восприняли его лишь как еще один шум в мире, который и так был полон шума, в мире, который ревел, и стонал, и швырялся пылью, но в котором главное было — лицо и тело молчащего человека. Стелла боялась, что он уже почти умер, что странное, живое выражение на его лице им только мерещится. Она никогда еще не думала о смерти применительно к знакомым людям, никогда еще не видела смерти и очень боялась с ней встретиться. Гарри решил, что у старика удар, но где-то он, помнится, читал, что симптомы должны быть не такие. Уоллес был просто напуган, напряжен и чувствовал страшную слабость — все из ряда вон выходящее расстраивало его до крайности. Стиви совсем ошалел, точно события, проходившие перед его глазами, происходили в другом мире. Он весь дрожал и уже горько раскаивался, что второпях вызвался показать Уоллесу дорогу в больницу. Ему не хотелось садиться в одну машину с этим жутким существом, которое еще недавно называлось старик Джордж.