Посейдон
Шрифт:
Рейчел встречает меня у стеклянной двери.
— Приветики, красотка. Твоя мама звонила. Она уже дома и ей любопытно, почему тебя там еще нет.
Я подымаю подбородок, в готовности отстреливаться различными отговорками, начиная с того, что мне уже восемнадцать и заканчивая тем, что не нарушила свой комендантский час. А потом я вдруг понимаю, что мама пришла домой раньше, а это значит, что она была дома, когда Гален и Тораф почувствовали моего преследователя. Интересно, это просто совпадение или у мамы обостренная интуиция на всякую чертовщину? Я не верила ни в то, ни в другое,
— Алло? — отвечает она напряженным голосом.
— Мам, это я. Ты звонила? — трудно сделать голос нормальным, когда сердце танцует в груди.
— Да, мне интересно знать, где ты была. Ты не отвечала на звонки. С тобой все в порядке? — она вздыхает, но я точно не могу сказать — это от облегчения или от родительской досады.
— Все хорошо. У меня села батарея на телефоне, но Гален купил мне зарядку, поэтому сейчас он заряжается.
— Как мило с его стороны, — умиляется мама, прекрасно зная, что именно она и наставляла его так поступить. — Не хочешь мне сообщить, когда ты собираешься вернуться домой? Я не в восторге от твоего отсутствия в последние несколько вечеров, особенно, после оговоренного времени. Тем более, задерживаться там до четырех утра равносильно студенческим ночевкам, которые я не разрешаю, или ты забыла? Твоя поездка во Флориду с семьей Галена — исключение из правил.
— Я постоянно ночевала у Хлои и Джей-Джея.
Джей-Джей — восьмилетний брат Хлои. Плохое сравнение, но выбирать не приходится.
— Ты знаешь, что я имею в виду, Эмма, — фыркает она.
— Почему ты вечно недовольна? И почему ты опять пришла раньше?
— Не знаю. Просто устала. Слушай, я заметила, ты все еще не принесла домой свой купальник. Надеюсь, ты же не продолжаешь купаться? Сейчас слишком холодно для плавания, Эмма.
Я всегда самостоятельно стираю свои вещи. Покопаться в моих ящиках — единственный для нее возможный способ "заметить", что чего-то не хватает. Неужели она искала презервативы или другие улики, которые мамы обычно находят в грязном белье? Пришла ли она домой пораньше, чтобы порыться в моих вещах? Подобные мысли выводят меня из себя. Мысленно пометив себе купить новый купальник сугубо для дома Галена, я говорю, как ни в чем не бывало:
— О чем ты говоришь? Ты же знаешь, какая я мерзлячка, — я смеюсь достаточно громко, чтобы вызвать подозрения, но мама, кажется, не обращает на это никакого внимания. В то время как Рейчел ухмыляется.
— Не пытайся мне сказать, что вы с Галеном еще не сообразили, как согреваться в воде.
— Мам!
— Просто пообещай мне, что ты не полезешь в воду, — ее голос снова звучит натянуто. — Мне не нужно, чтобы ты заболела.
— Хорошо. Я обещаю.
— И будь дома до заката в этот раз. Смею надеяться, после всего этого ты не принесешь домой ничего ниже пятерки своем в табеле. Так и знай.
Я беззвучно проговариваю мамину речь в телефон, слово в слово — она могла бы ее хоть немного перефразировать спустя все это время. Это ее основная пугалка по любому поводу. Но почему-то,
— Хорошо, до заката.
— Спокойной ночи, милая. Люблю тебя.
— И я тебя. Спокойной ночи.
Я вешаю трубку, меняя ее у Рейчел на большую чашку горячего шоколада с тремя громадными зефиринами, плавающими сверху.
— Спасибо, — поблагодарив ее, я тащусь вслед за ней на кухню.
Рейна сидит за столом, вывалив на него столько бутылочек с лаком, щипчиков и пилочек из свое косметички, что их бы ей хватило на открытие собственного маникюрного салона.
— Я знаю, я сказала, что хочу себе французский маникюр, но на самом деле мне нравится этот цвет, — говорит она, протягивая пузырек дынного цвета.
Рейчел качает головой.
— Он будет выглядеть, словно липкий медовый сгусток на твоей оливковой коже.
Надеясь услышать противоположное мнение, Рейна трясет бутылочкой лака прямо передо мной. Я качаю головой. С надутым видом, она со стуком швыряет его на стол, а затем сгребает все, что есть, в кучу.
— Ну, есть ли здесь цвет, который мне подойдет ?
Я сажусь рядом с ней.
— Какой любимый цвет Торафа?
Она пожимает плечами.
— Любой, какой я ему скажу.
Я поднимаю бровь.
— Ага, значит не знаешь?
Она скрещивает руки.
— Кому какое дело? Мы не ему ногти на ногах красить будем.
— Я думаю, Эмма пытается сказать, что если ты накрасишь ногти его любимым цветом, то таким образом покажешь Торафу, что ты думаешь о нем, — деликатно поясняет Рейчел.
Рейна задирает нос.
— Эмма не красит ногти в любимый цвет Галена.
Опешив, что у Галена есть любимый цвет, а его не знаю, я пытаюсь выкрутиться:
— Вообще-то, ему не нравятся накрашенные ногти.
Вернее, он никогда и не упоминал, нравятся они ему или нет.
Когда ослепительная улыбка расплывается на ее лице, я понимаю, что разоблачена.
— Ты не знаешь его любимый цвет! — она тычет в меня пальцем.
— Нет, я знаю, — возражаю я, ища ответ на лице Рейчел. Та пожимает плечами.
Хитрющая ухмылка Рейны гласит — "Я знаю то, чего не знаешь ты". Первым же моим желанием является стереть эту ухмылку с ее лица, но я держу себя в руках — из-за того поцелуя с Торафом и того, как сильно это ее ранило. Иногда я ловлю ее взгляд на себе и она смотрит на меня с тем же выражением лица, что было у нее тогда на пляже. У меня прямо все внутри переворачивается, хотя на тот момент она этого заслуживала.
Отказываясь быть загнанной в угол, я разглядываю огромную кучу бутылочек лака для ногтей, рассыпанную передо мной. Позволив пальцам поблуждать над пузырьками, я надеюсь выделить хоть один. Для меня это вопрос жизни и смерти — но я не могу вспомнить ни одного цвета одежды, которую бы он одевал чаще других. Он не увлекается никаким видом спорта, поэтому цвета команды не прокатят. Рейчел сама выбирает для него автомобили, так что и с этой стороны никакой помощи. Закусив губу, я останавливаюсь на синем, как океан.