Пошел купаться Уверлей
Шрифт:
«Значит, не знал, что Лида там живет», — с удовлетворением подумал Якушевский.
— Вот, господа офицеры, и весь мой сказ, — довольный, что так складно все изложил, сказал полковник. — Теперь можно бы и коньячку пригубить, да где же «Багратиона» раздобудешь?
— А я видел в магазине на Садовом! Недалеко, за углом. По-моему, семь звездочек, — сказал оживившийся Филин.
— Таких не бывает! — лениво высказался знаток «Багратионов».
А Ушан показал им кулак. Не очень большой, но увесистый.
Филин увял.
На
Кивнув на приветствие Лидии Павловны, она прошептала:
— Каждый раз с новым кавалером.
Но кавалер-то был новым только в ее воображении, а может, глаза подвели? — перед нею был все тот же Якушевский. Но в прошлый раз он выглядел деловым и строгим, а нынче сиял, как масленый блин.
В словах консьержки не чувствовалось осуждения. Лишь легкая зависть.
Первым делом Лида открыла окна. По просторным комнатам загулял свежий ветерок. Они пили черный кофе и счастливо смеялись, как дети, проводившие родителей в долгую поездку. И пили коньяк, «Багратион». Коньяк напомнил Дмитрию разговорчивого попугая.
Чуть позже, когда Дима раздел смеющуюся и слегка сопротивляющуюся Лиду, он снова вспомнил про попугая. «И что бы сказал он, увидев нас вместе? Да за таким занятием?»
Про Глафиру он даже не подумал. И Глафира о нем не думала. Дмитрий бы сильно удивился, узнав случайно, о ком думала она. Было, правда, одно обстоятельство, которое добавляло каплю горечи в радужное настроение Якушевского: он нарушал все мыслимые запреты, перечисленные в Уставе внутренней службы. Но что делать — если очень хочется?
А Ушан в это время играл с генералом в шахматы. Судя по сияющим глазам, он выигрывал. Соперник же был мрачнее дождевой тучи. И сердился. Кто-то позвонил ему в это время по мобильнику.
Он долго слушал молча, а потом сказал недовольно:
— Короче! Объяви ему последнее предупреждение. Если это повторится — пойдет в хозчасть, полы подметать. — И, отключившись, буркнул: — Вот балаболка! Учу-учу краткости — все без толку! Разводят турусы на колесах. — И сердито посмотрел на полковника.
— Ты имеешь в виду какую балаболку? — спросил тот.
— А ты… Ах да, целый курс в Тимирязевке!
Расставляя фигуры для новой партии, Ушан сказал:
— Пора бы моему Филину капитана дать.
— А он, что, все еще старлей? А гонору-то, гонору! На двух генералов хватит.
— Молодой, прыткий. Но без гонору. Скромняга.
— А как он к полиции относится?
— Как и я.
Начальник Угрозыска поиграл густыми, начинающими седеть бровями. Потом буркнул:
— Принеси мне на подпись представление. Вот ведь! Столько грошей потратили на вывески и штампы, а что изменилось?
— Тебе лучше знать. Это ты с реформатором в одной группе учился.
— Ты бы тоже учился вместе, если бы не Тимирязевка.
— Да уж! Я бы генерал-полковника получил. Не то что некоторые «лампасники».
Он был не совсем прав. Начальник Угрозыска надевал форму только на торжественные построения.
— Посмотрим, посмотрим, — не остался в долгу генерал. — У тебя раскрывать уголовные преступления получается лучше, чем играть в шахматы.
— Посмотрим, посмотрим, — ответил полковник и двинул пешку.
Е2, Е4.
А попугай Павлуша, нахохлившись, сидел на жердочке в своей большой клетке и ни с кем не разговаривал. Все ждал, когда вернется доцент Мамыкин. А тот все не возвращался и не возвращался. Постепенно Павлуша позабыл почти все слова и только иногда, словно проснувшись от долгого сна, пускал нечто нецензурное. На радость случайно заскочившему в дежурную комнату сотруднику.
Провальное дело
Ностальгический детектив
Все события в романе выдуманы. Любые аналогии неправомерны.
Пролог
— Семнадцатый!
Загорелый до черноты мальчишка лет десяти добавил еще один камешек в горку камней, возвышавшуюся на траве у церковной ограды.
— Это не «мерс»! — запротестовал второй мальчик, провожая взглядом запыленную, потрепанную автомашину, промчавшуюся по шоссе в сторону Луги.
— «Мерс-200», семьдесят восьмого года! — авторитетно изрек загорелый и хотел добавить в свою горку еще один камешек, но, заметив, что приятель следит за ним, запустил камень в стайку воробьев, расклевывающих кусок булки на асфальте.
— Жулишь, Сенечка! — вынес свой приговор приятель. Он был блондин и, наверное, поэтому совсем не загорел. А может быть, болел — на бледных впалых щеках алел нездоровый румянец, и большие голубые глаза неестественно блестели. Перед ним лежали всего три камешка. Он ставил на «вольво» и проигрывал с крупным счетом.
Мальчики собирались на Оредеж ловить рыбу, но по дороге, заглядевшись на проносящиеся по шоссе автомобили, заспорили: каких иномарок больше? «вольво» или «мерседесов»?
Отложив в сторону велосипеды и удочки, приятели набрали с обочины по горсти мелких камешков, засекли время — оба носили дешевенькие пластмассовые часы на батарейках — и, удобно устроившись на траве у церкви Рождества, стали следить за проносившимися по шоссе машинами. Выигрывал тот, в чьей горке наберется больше камешков. Проигравший покупал мороженое или жевательную резинку.