Посланец. Переправа
Шрифт:
Коваленок повернулся к Демидову. Тот тоже следил за немцами, но, почувствовав на себе взгляд товарища, встал во весь рост и, кивнув в сторону дороги, спросил:
— Ну и что ты скажешь?
— Хреново дело, Гриша, — опустив голову, произнес Коваленок. — Не пойму, почему до сих пор нет наших. Неужели не прорвали оборону?
— Стой здесь и следи за теми, что залегли в кювете, — сказал Демидов. — А я схожу в блиндаж за гранатами. Там их еще целый ящик.
Демидов накинул на плечо ремень автомата и, нагнувшись, направился в блиндаж. Он словно почувствовал, что нагнуться надо именно в это мгновение. Из окопчика у дороги ударила длинная пулеметная очередь. Она прошлась сначала над траншеей, потом пулеметчик перенес огонь на дзот.
В дзоте был полусумрак. Перешагнув порог, Демидов на несколько мгновений задержался около него и только после этого осмотрелся. На столе стояла рация, радистка сидела рядом с ней с наушниками на голове. Очевидно, ей что-то передавали из штаба полка. Сукачев стоял у пулемета, рядом с ним, припав на колено, немец набивал патронами пулеметную ленту. Увидев Демидова, Сукачев повернулся к нему, а немец еще ниже наклонил голову.
— Видишь? — спросил Демидов, кивнув на амбразуру.
У Сукачева были туго перебинтованы грудь и предплечье левой руки. На боку и руке сквозь бинты проступала кровь. Но держался Сукачев вполне нормально, на лице не было белизны, и если бы на нем была гимнастерка, никто бы не определил по его внешнему виду, что он ранен.
— Вижу, — как-то слишком безучастно ответил Сукачев. — И не завидую.
— Кому не завидуешь? — Демидов подумал, что Сукачев имеет в виду немцев.
— Себе. Кому же еще? — ответил Сукачев.
— А я не завидую им, — сказал Демидов, глядя в широкий просвет амбразуры.
— Товарищ лейтенант! — вдруг обратилась к нему Женя. — Из штаба полка запрашивают, как у нас дела и в чьих руках находится мост.
— Кто запрашивает? — резко повернулся к ней Демидов.
— Евглевский.
— Мост в наших руках, но если не получим сейчас же подкрепления, нам его не удержать.
— Какого подкрепления? — спросила Женя.
— Хотя бы пару танков.
— Евглевский говорит, держитесь. Подкрепление будет.
Сукачев, все время смотревший в амбразуру и не слушавший разговор, нажал на гашетку. Демидов бросил торопливый взгляд на Женю, оттолкнул локтем немца и, схватив ящик с гранатами, кинулся в траншею. Там уже стреляли Коваленок с Подкользиным. Немцы поднялись из кювета и шли в атаку сразу на оба дзота. Пулемет Гудкова бил короткими очередями, Сукачев же, наоборот, почему-то замолчал. Демидов понимал, что патронов надолго не хватит, поэтому пытаться остановить немцев за счет плотного огня не имеет смысла. Еще несколько очередей — и никакого огня с нашей стороны не будет вообще.
Он выбрал немца, который был ближе всего к траншее, прицелился в грудь и выстрелил одиночным патроном. Немец продолжал идти, как ни в чем не бывало. До того как ворваться в траншею, ему осталось пройти всего метров сорок. Автомат при стрельбе всегда забирает выше, поэтому во второй раз Демидов прицелился немцу между ног и, задержав, как учили, дыхание, нажал на спусковой крючок. Немец, как подкошенный, рухнул на землю. «Интересно, куда я ему попал?» — мельком подумал Демидов, ловя на прицел следующего. Через несколько мгновений упал и второй. Еще одного выбили Коваленок с Подкользиным. Цепь потеряла стройность. А когда на земле оказался еще один, гитлеровцы легли на землю, не пытаясь отползти в кювет. И тут же по траншее ударил пулемет. Пули впивались в бруствер, визжа, пролетали над самой траншеей. Демидов пригнулся, не понимая, почему немцу не отвечает Сукачев. Наверное, тоже бережет патроны. Но именно в это мгновение, словно услышав его, заговорил пулемет Сукачева. Он дал всего одну короткую очередь, после которой наступила неестественная тишина. Разведчики Гудкова тоже не стреляли, и сначала Демидов не понял, что произошло. Потом догадался: Сукачев срезал немецкого пулеметчика.
Он поднял голову из траншеи и увидел на поле только убитых немцев. Остальные каким-то образом успели отойти и залечь в кювет. Очевидно, под прикрытием огня своего пулемета, пока он еще работал. Демидов мысленно поблагодарил Сукачева, хотя понимал, что его короткая, но точная очередь дала разведчикам только маленькую передышку. От хутора к немцам подходила большая подмога.
Их было не сотня, как показалось вначале, а гораздо больше. Они шли открыто, не боясь попасть под пулеметный или автоматный огонь, и это только подчеркивало их отчаянную решимость. И Демидов понял, что эти немцы готовы лечь у моста все до одного или смять его разведчиков и прорваться на другую сторону. На этом берегу для них уже не было спасения.
Немцы начали стрелять еще до того, как огонь их автоматов мог серьезно угрожать разведчикам. Они не жалели патронов. Огонь был плотным, и вскоре пули завизжали над бруствером, вонзаясь в него и поднимая фонтанчики пыли. А когда поравнялись с теми, что залегли в кювете, снова заговорил их пулемет. Кто-то из наступавших заменил убитого пулеметчика.
Демидов не ощущал страха, у него не было предчувствия близкого конца. В полку его считали везунчиком, и это действительно было так. Хотя не раз приходилось попадать в такие переделки, из которых, казалось, невозможно выйти живым. Полгода назад они с Коваленком ходили в глубокий немецкий тыл. Задание было простым. Надо было наблюдать за противником, передвижением его войск, строительством линии обороны.
Сразу за позициями немцев, на краю лесной опушки, вдоль которой проходила дорога, они оборудовали маленькую землянку, хорошо замаскировали ее, и два дня вели наблюдения, нанося на карту артиллерийские позиции, расположение резервов, устанавливая порядок несения службы. Все это надо было передать в штаб армии. Но на третий день их обнаружили. К опушке леса, окружая разведчиков, выдвинулась целая рота. Кольцо окружения было таким плотным, что, казалось, сквозь него не пробиться и полевой мыши. Демидов с Коваленком, прижавшись спиной друг к другу, отстреливались до самой темноты. Немцы ждали, когда у разведчиков закончатся патроны, чтобы взять их живыми.
Ночью по дороге к линии фронта двинулась целая колонна тяжелых, крытых брезентом грузовиков. Один из них остановился в двухстах метрах от того места, где находились Демидов с Коваленком. У него что-то случилось с мотором. Дорога была узкой, и остальные грузовики начали объезжать сломавшуюся машину. Первый из них сразу же застрял в придорожной грязи. Через минуту оттуда донеслись громкие приказы и солдатская ругань. Очевидно, машину пытались вытолкать из кювета руками. Демидов молча кивнул Коваленку, и они, не говоря ни слова, поползли к дороге на крики немцев. Единственная надежда была на то, что, переключив внимание на застрявшую машину, они на минуту забудут о разведчиках. Те подползли вплотную почти к самым немцам, обогнули пулемет, хозяин которого копошился у машины, сползли в кювет и забрались в кузов последнего грузовика. В нем лежали ящики со снарядами, которые немцы везли на передовую. На этой машине они добрались до немецких артиллерийских позиций. А оттуда к утру перешли линию фронта и оказались у своих. Когда добрались до нашей траншеи, Демидов, все еще нервно поглядывая на Коваленка, произнес:
— Вот и скажи, что мы с тобой родились не в рубашках.
— Рубашки нам с тобой подарил Господь Бог, — ответил неразговорчивый Коваленок.
Сейчас Демидов непроизвольно повернул голову в тот конец траншеи, где изготовились к бою Коваленок с Подкользиным. Положив перед бруствером на край траншеи четыре гранаты, Коваленок напряженно смотрел на приближающихся немцев. Он нервно держал в одной руке автомат и походил на приготовившегося к прыжку затаившегося зверя. Подкользин, наоборот, казался спокойным. Лишь машинально поправил на голове каску, снятую с убитого немца. А затем, расставив пошире ноги и опершись локтем о край траншеи, положил на ладонь автомат и стал целиться в приближающихся немцев. Но первыми выстрелили не они с Коваленком.