Посланец. Переправа
Шрифт:
— Женя.
— А меня Костя, — сказал Сукачев. — Я из Ростова. В армию забрали летом сорок второго. Как раз перед тем, как немцы взяли город. А ты откуда?
— Из Москвы.
— Да ну? — на лице Сукачева отразилось искреннее удивление.
— Правда. — Женя исподлобья посмотрела на Сукачева, стараясь понять, зачем ему нужны эти подробности. — Сама попросилась.
— В Москве женихов, что ли, не хватает? — Сукачев улыбнулся, обнажив две белых металлических коронки на верхних зубах.
— Причем тут женихи? — Женя невольно покраснела и опустила голову еще ниже. — У меня отца и брата на фронте убили.
— Ты хоть знаешь, что их убили. А я своих родителей
— И никаких родных не осталось? — спросила Женя.
— Никаких. Даже жениться не успел.
— Почему? — Сукачев показался Жене таким одиноким, что ей захотелось высказать свое сочувствие хотя бы на словах. — Немцы помешали?
— Сам себе помешал, — сказал Сукачев. — Перед тем как пойти в армию, два года в тюрьме сидел. Из нее меня и забрали. Сначала в штрафбат, а потом в разведчики.
— А за что сидел? — все с тем же сочувствием спросила Женя. — Подрался с кем-нибудь?
— Да нет, хуже, — Сукачев криво усмехнулся. — В разбойном нападении участвовал. А ты замужем не была?
Женя не расслышала вопроса. Она не могла понять, как храбрый и дисциплинированный разведчик Сукачев, тащивший на своей спине через линию фронта, а потом еще несколько километров по немецким тылам ее рацию, мог участвовать в разбойном нападении. Неужели в мирной жизни он мог совершать что-то плохое? Ведь у него такие добрые и внимательные глаза. Еще мгновение назад он так ласково смотрел на нее, что ей стало неудобно. Как же можно доверять ему после того, что он сказал? Если бы знала это раньше, никогда не пошла с ним в разведку. С разбойниками ей еще не доводилось общаться.
Женя откинула голову и еще раз внимательно посмотрела на Сукачева. Но сколько ни всматривалась, ничего подозрительного увидеть не смогла. У Сукачева было большое, круглое и с виду очень добродушное лицо. Его карие глаза смотрели открыто и ласково, не пряча в своей глубине ничего такого, что могло бы насторожить. Глядя в его глаза, ей даже казалось, что они знакомы уже давным-давно и знают все друг о друге. И то, что он сидел в тюрьме, оказалось для нее не полной неожиданностью, как вышло сейчас, а, скорее всего, неудачной шуткой.
— Замужем, говорю, не была? — снова спросил Сукачев, выводя ее из минутного оцепенения.
— Нет, — мотнула головой Женя.
— И мужика никогда не было?
— Какого мужика? — не поняла Женя.
— Обычного. Какого же еще? — усмехнулся Сукачев, и на этот раз его улыбка не понравилась ей. — С каким бабы спят.
— Я ни с кем не спала, и спать не собираюсь.
Женя вдруг вся залилась краской. Ей было стыдно поднять глаза на Сукачева потому, что еще никто никогда не разговаривал с ней о подобных вещах и таким тоном. Тем более мужчина. Ей хотелось соскочить и выбежать из блиндажа, и она бы сделала это, если бы не рация. Штаб полка мог каждую минуту запросить об обстановке у моста, и она должна была немедленно ответить. Она отодвинулась подальше и еще ниже наклонила голову. Женя сгорала от стыда, и никто не заставил бы ее сейчас поднять глаза на Сукачева.
— Жалко будет если такая деваха, как ты, попадет к немцам, — сказал Сукачев и положил ладонь ей на колено.
Женя вздрогнула и, соскочив как ошпаренная, со стола, прижалась спиной к стене. Сукачев попытался схватить ее за гимнастерку, но не успел. Раны сковывали движения. Женя хотела крикнуть, но вдруг увидела немца, который с любопытством смотрел на них. В его взгляде было что-то плотоядное, и ей показалось, что в это мгновение и Сукачев, и немец были заодно. Она стала судорожно шарить ладонями по стене и только тут
— Если сунешься хоть на полшага, пристрелю!
— Вот это баба, — засмеялся Сукачев. — Не зря тебя послали с нами в разведку.
Он подтянул к себе вещмешок, достал хлеб и сало и начал есть, не глядя на Женю. Но, ощутив на себе взгляд немца, повернулся к нему. Долго и пристально смотрел на него, по всей видимости, специально делая паузу, чтобы успокоить Женю, потом спросил, показывая на хлеб:
— Есть хочешь?
Немец отрицательно покачал головой и, протянув руку к котелку, произнес: «Вассер». Сукачев пододвинул котелок к краю стола. Немец осторожно взял его двумя руками и начал пить. Пил он торопливо, большими глотками, вода, стекая по подбородку, лилась ему за отвороты френча. Очевидно, жажда мучила его давно, но испросить воды он не решался.
Женя смотрела на Сукачева и думала о том, что между ними теперь уже никогда не будет таких отношений, какие были раньше. Теперь он для нее не только товарищ по оружию, но и мужчина, который не прочь воспользоваться ей, как женщиной. И это угнетало больше всего. Даже сама мысль об этом переворачивала все ее существо. И она с горечью подумала, почему у всех женщин такая судьба. Почему их все время домогаются мужчины, почему мужчина и женщина не могут быть просто друзьями?
Ей вспомнилось, как на заводе, куда она пошла работать в самом начале войны, мастер цеха, зажав ее в углу, начал целовать мокрыми губами сначала в щеки, а потом и в губы, и пытался тискать грязной ладонью ее грудь. Все это было настолько противно, что не вызвало у нее ничего, кроме омерзения. Женя вырвалась из его объятий, отскочила на несколько шагов в сторону, презрительно плюнула и, не оборачиваясь, пошла на свое рабочее место. Больше мастер к ней не приставал.
И еще один такой же случай произошел с ней во время обучения на курсах радистов. Там к ней попытался приставать инструктор. Но Женя, уже получившая первый опыт, резко сказала ему:
— Еще раз сунешься, доложу начальству и загремишь на фронт.
Сейчас и докладывать было некому. Да и сама мысль об этом приводила в трепет. Женя не могла представить, как бы она могла смотреть после этого в глаза Глебову. Ведь он сейчас со своими бойцами пробивается к ней. Его слова: «Я хочу видеть тебя живой», — до сих пор звучали в ее сердце, как туго натянутая струна. И хотя Женя не сознавалась себе самой, но она тоже хотела видеть Глебова. И если бы он попытался поцеловать ее, она бы не отстранилась.
Снаружи снова началась стрельба, но на этот раз далекая, доносившаяся не то с передовой, не то из-за хутора. Сукачев резко отодвинул вещмешок и подскочил к амбразуре. Выглянув в нее, он сначала схватился здоровой рукой за голову, потом присел и произнес только два слова:
— Мать моя!
Женя никогда не видела его таким испуганным.
— Что случилось? — спросила она, но Сукачев не ответил.
Женя уже сделала шаг, чтобы подойти к амбразуре и самой выяснить обстановку, но вдруг увидела, как в ее просвете показалась граната на длинной деревянной ручке, затем раздалась автоматная очередь, граната выпала, ударилась о край амбразуры и взорвалась. Чудовищная сила бросила Женю на стену, она почувствовала, как острая, жгучая боль пронзила бок, ей сразу стало трудно дышать, и она, скользя вдоль стены, опустилась на землю. Ни Сукачева, ни пленного немца она не видела, взрыв затмил все. А в амбразуре вместо гранаты свешивалась изуродованная, окровавленная рука в немецком френче.