Послания себе (Книга 3)

Гомонов Сергей

Николай взглянул на часы. Зря, конечно, Рената отказалась, чтобы он ее подвез. Странная она все-таки, по-прежнему странная. За все восемь лет знакомства он так и не понял ее. "Сезам, откройся!" Иногда это раздражает. Хочешь, как лучше, а она - по-своему... И что ей нужно? Все уладилось, все забылось... Время стирает всё - и хорошее, и плохое. Но что-то не так, Гроссман физически ощущал: что-то не так. Разум не мог понять, чувства атрофировались от перегрузок, оголенные нервы уже не искрили - короткое замыкание. А ответ был где-то близко, рядом, может быть, протяни руку да возьми...

Завтра... Ах, да! Завтра нужно будет заехать

вот в эту фирму со странным названием "Бенну", поговорить с менеджером насчет оборудования. Ох уж эта Маргарита с ее идеями! И ведь знает, что Николаю только направление дать, а там уж он и сам не остановится. И захочет - не остановится. Хорошо, что "Бенну" в центре: время дорого, плутать по городу в поисках некогда...

Автоматически Николай свернул к супермаркету. О чем там просила Людмилка? А, ветчина! Понял. Сегодня у нее праздник во всех смыслах: во-первых, день рождения одной из сестер (у них многодетная семья), а во-вторых, он вернется раньше обычного и отпустит ее. Хорошая девчонка - никогда ничего не клянчит. И молодец. И умница. Неприхотливым всегда лучше. Такая не пропадет. И принц для нее найдется, если она того захочет, хоть и далеко не красавица. Бессменная няня Шурика, с одиннадцатимесячного возраста пестует пацана, как родного. И даже лучше.

Кассирша выбила чек и назвала сумму. Не отвлекаясь от своих мыслей, Ник отдал деньги и спрятал пакеты, составленные в металлическую сетку.

Людмила - значит "людям милая". Вот и пусть сегодня погуляет по-человечески, отдохнет.

Едва Гроссман сел за руль, запиликал "сотовый". Он с удивлением услышал голос няни - она никогда не звонила ему, тем более, на "мобильник".

– Николай, вы знаете, с Сашулей что-то не так...

– В смысле?!
– (ну вот, расслабился, сглазил, шайтан побери!).

– В смысле - у него жар и рвота... Я вызвала "скорую", но их до сих пор нет. Я не знаю, что делать...

– Я уже еду. Вы там только не психуйте, Люда, не пугайте его...

Няня встретила его с несказанным облегчением:

– А то я вся как на иголках...

– Что, до сих пор не приехали?
– не разуваясь, Николай бросился в детскую.

– Тише, он уснул!
– шепнула ему вдогонку Люда.

Шурик спал, раскинувшись на своем диванчике. Щеки его были пунцовыми, на лбу блестели капельки пота. Гроссман перевел дух: хотя бы жар спал, и то слава богу.

– А Рената?
– понижая голос, обратился он к няне.

– Я позвонила в ателье, но никто не брал трубку... Сегодня ведь пятница...

– Так я и знал...
– проворчал Ник и стал на колени на паркет возле диванчика.

От испарины волосы мальчика казались еще темнее. С возрастом их цвет, как и черты лица, все больше менялся. Шурик уже не был золотисто-рыженьким одуванчиком, как в младенчестве. Волосы его после года стали светло-каштановыми, а теперь и "позолота" сменялась пепельным оттенком. Личико, некогда бывшее маминой копией, теперь повзрослело: уже никто, как раньше, не называл его "девочкой". В глубине души Гроссман испытывал тайное удовлетворение, когда люди замечали, что Шурик похож на него: действительно, мимика, улыбка, блеск глаз были его, Николая. И только сами глаза - темно-серые, непрозрачные, наблюдающие. Они как будто впитывали в себя весь мир и ничего не отдавали взамен. И кожа - бархатистая, нежная настолько, что были видны сосудики, мраморная. Такой румянец во всю щеку, как сейчас - редкость для него.

Воистину, это могло напугать и не только заботливую няню.

Все же Рената успела раньше "скорой помощи". Она вбежала в дверь, которую забыли закрыть Гроссман и Люда, кинулась в детскую - и сразу к сыну.

– Сашкин, Сашкин!
– шептала она, целуя его ручки, лежавшие поверх одеяла и на подушке.

Гроссман осуждающе посмотрел на нее и удалился. Няня вкратце объяснила, что случилось. Рената отвернулась к малышу.

– Я звонила, - оправдывалась Люда, - но у вас вначале было занято, а потом...

– Да, да... Ты уже можешь ехать, Люд... Спасибо тебе огромное...

– Думаете, я смогу спокойно...

– Позвонишь через часок, я все скажу. Поезжай, не теряй время...

– Но они могут спросить, что он ел и так далее...

– Да, что он ел?
– встрепенулась Рената.

– Вот именно, что ничего подозрительного! Все, как обычно, свежее. Только вот он ел очень плохо. Еле уговорила. Лучше бы и не уговаривала... Что же это может быть, а? Рената?!
– -губы няни задрожали.

– Я ведь не врач, Люд... Успокойся!

– Да, да, надо держать себя в руках... Но я...
– Люда пискнула, зажала рот ладонью и вылетела прочь.

Николай разбирал на кухне привезенные пакеты с продуктами и растравлял свои раны. Да уж, держать себя в руках... Иногда Рената ведет себя совсем неадекватно, как будто ей наплевать на Шурика. Её может унести черт-те куда, она может быть рядом с ним, но при этом так далеко, что до нее не достучишься. А когда он - очень редко, правда - заболевал, она вела себя так ровно и спокойно, как будто ее совсем не интересовала судьба собственного ребенка. Да на ее месте... Ник остановил себя. Он раз и навсегда решил считать Шурика собственным сыном, поэтому нечего и говорить, что кто-то из них двоих должен больше, а кто-то - меньше переживать за малыша. И не только говорить нечего, даже и думать... А Рената превращалась в лед. Короткие, отрывистые приказания, ни капельки жалости, когда ребенок от страха или страданий плакал и не хотел принимать лекарство. Не мать - цепная собака. Но не может быть, чтобы она его не любила. Ведь это единственное, что осталось у нее от... Ну вот, опять! Ведь зарекался же!..

Врачи наконец приехали. Встретив их на лестнице, уже уходившая Люда вернулась.

Шурик проснулся в хорошем расположении духа. Если бы не белые халаты, он и не вспомнил бы о своем недавнем недуге. Малыш терпеливо дал себя осмотреть.

– Может быть, зубки...
– задумчиво сказала медсестра. Пусть к вам завтра придет дежурная...

Ночь была беспокойной. Шурик то и дело принимался плакать, и Рената положила его рядом с собой.

– Ну что, Сашкин? Что такое, птенчик?
– баюкая сына, шептала она.

– Я упал!..
– каждый раз хрипловато повторял Шурик.

– Это страшный сон...

– Нет... Я упал...

После очередного пробуждения - а он действительно дернулся и даже лягнул при этом Ника (такое случается на границе между сном и реальностью: ты вдруг ни с того, ни с сего как будто оступаешься в яму и содрогаешься, как от удара током) - Шурика вырвало. Рената унесла его мыть, а Гроссман сменил белье.

Они не гасили свет, пока малыш не заснул.

– Ты заметил, как сильно он изменился за сегодняшний день?
– прошептала Рената, опираясь на локоть и глядя на измученное личико сына.