Посланник
Шрифт:
Небрежно раздвинув в стороны людей, в проход вступили несколько смертоносцев и стали неторопливо, обстоятельно вонзать в зеленых врагов хелицеры, опускать обмякшие тела и впрыскивать парализующий яд в следующих. Передние из нападавших пытались отступить, задние продолжали напирать в атакующем порыве. В результате давки все больше и больше человеко-лягушек оказывалось на шипах безжалостного кустарника. Визг десятков глоток наконец сломил воинственный дух детей болота, и те побежали, оставив умирать мучительной смертью множество своих собратьев.
Когда-то, во время первого
Правителя нервно передернуло, он отвернулся.
– Охранница спасла нам жизнь, – зазвучал в голове голос Шабра. – Ее нужно вознаградить.
– У тебя только одно на уме!
– Но она действительно спасла лагерь от гибели! – возмутился смертоносец. – Ты обязан наградить ее!
– Послушать тебя, так я обязан вознаградить всех…
Ошибся Найл ненамного. Из одиннадцати незабеременевших женщин Шабр убедил его «вознаградить» восьмерых. Неизвестно, знала ли об этом так и не допустившая сближения принцесса – во всяком случае, на мягкотелость правителя она не реагировала никак.
Жизнь постепенно налаживалась.
Все попытки правителя наладить нормальную охоту провалились, и приходилось регулярно устраивать облавы. Взрослые смертоносцы леса не покидали – Дравиг посылал «набираться опыта» только молодых пауков и философски, если не с безразличием, воспринимал известия о гибели кого-либо из подростков.
Однажды Найл поинтересовался: почему, если жизнь соплеменников им столь безразлична, в ответ на убийства пауков смертоносцы устраивали показательные казни людей? «Наказывалось убийство, Посланник Богини, – ответил старик. – А наши жизнь и смерть – в руках Великой Богини».
Человек во время облав погиб лишь однажды – гужевой провалился в нору медведки, и та оторвала ему обе ноги.
Зеленые обитатели болот на пришельцев больше не нападали. В конце концов люди расслабились настолько, что даже за водой стали ходить поодиночке, кто когда захочет. Продолжалось это до тех пор, пока в течение дня один за другим не исчезли девять человек. Найл рвал и метал, так что даже на принцессу наорать умудрился. В тростники отправился соединенный отряд людей и пауков, но все, чего они достигли, – это нашли пустые кувшины.
А в общем, пищи и воды хватало здесь всем; мягкие, самоочищающиеся кроны деревьев-падальщиков давали куда больше уюта и удобств, нежели казармы и топчаны. Люди привыкли, приспособились. Смертоносцы тоже «пригрелись» в своих паутинах; трое паучих даже отложили яйца. Жизнь налаживалась. К тому дню, когда над лесом прозвучал крик первого новорожденного младенца, о городе больше никто не вспоминал.
– Мне очень жаль…
– Да врешь ты все. – Мерлью скинула с плеча его руку. – Не жаль тебе ни капли.
– Я сочувствую…
– Ты? Ха-ха! – зло фыркнула принцесса. – Сочувствуешь ты… Да что ты способен понять?! Ты даже имен своих служанок не знаешь! Одной больше,
– При чем тут смертоносцы?
– Это они так людей воспитывали. Ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер. Ни детей, ни мужа. Рабам вообще на одном месте дважды ночевать не разрешали. А «свободные» по казармам жили, каждый раз на новое место работать отправлялись, между собой разговаривать не могли, за попытку с женщиной познакомиться – смертная казнь. Естественно, когда кто-то из них пропадал – никто и не замечал. Нет среди твоих людей никаких связей. Ни дружбы, ни родства. Каждый за себя. А кто погибнет – «главное, не я». И ты такой же. Не жалко тебе ни своих, ни чужих. Для тебя человеческая жизнь ничего не значит.
– Да нет же, нет! – возмутился Найл.
– Нет?! – зло прищурилась принцесса. – А сколько людей погибло после выхода из города? Знаешь?
– Знаю, – понизил тон правитель. – Около двухсот «неголосующих граждан» и почти сотня «свободных граждан».
– Да, – кивнула принцесса. – Я знаю, что ты умеешь считать. Ты назови их. Хоть одного назови! Даже Шабр человечнее тебя! Знаешь, как он жалел о гибели Русона и Пьеты?
Найл промолчал, лихорадочно припоминая известных ему людей: Риона, Юккулу, Нефтис и Джариту, Сидонию, Танию, Савитру…
– Прости, Мерлью, но все, кого я знаю, живы.
Принцесса с силой прикусила губу, отвернулась.
– Тебе везет… Наверное, забери ты ее тогда… Когда я хотела ее тебе подарить… Может, она тоже осталась бы жива… Нет, это я виновата. Зачем я потащила ее сюда? Почему вообще не осталась в городе?
Найл подошел к принцессе и молча обнял.
– Видела я ее дочку… – всхлипнула девушка. – Сморчок какой-то… Неужели ради этого стоило умирать?
– Ты тут ни при чем, – прошептал Найл. – Женщины умирают во время родов не только в Дельте.
– Но не она… Савитра была сильной… С ней ничего не должно было случиться.
Этого не должно было случиться не только с ней. Родов не выдержало больше десяти женщин. А ведь на свет не появилось еще и половины детей.
Лес вампиров напоминал подвергшийся нападению муравейник: со всех ног бегали туда-сюда люди со свежими листьями пухлянки и кувшинами с водой; тут и там раздавались крики; ученицы медика падали с ног, а сам Симеон, не спавший несколько ночей кряду, угрюмо бродил с красными глазами и разбрасывал по сторонам грубые короткие приказы. Кожа его приобрела буро-коричневый оттенок, а волосы совершенно выцвели.
Шабр тоже не спал, но переносил подобную нагрузку легко, настроение его с каждым часом улучшалось, мысли приобрели некую лихорадочность. Нынешним утром он улучил минуту, подскочил к Найлу и гордо сообщил, что каждый четвертый ребенок рождается здоровым. Не мог, видно, утерпеть, не похваставшись.
– Я хочу похоронить ее, – сказала принцесса.
– Что? – не понял Найл.
– У нас, в Дире, умерших было принято предавать воде, – объяснила девушка. – Мы вывозили их на середину озера и опускали за борт. Не хочу, чтобы она валялась в общей куче, словно мусор. Савитра – не объедки с паучьего стола!