Посланник
Шрифт:
– И что же это за скрытое побуждение?
– После событий в Ватикане ты, бесспорно, стал самым знаменитым разведчиком в мире. А теперь… – Шамрон пожал плечами. – Наше ремесло не любит гласности. Ты почти лишил нас возможности когда-либо использовать тебя в качестве тайного агента.
– Я не собираюсь возглавлять отдел, Ари. К тому же это место уже предложено Узи.
– Узи – хороший офицер, но он не ты.
– Благодаря Узи Сара Бэнкрофт осталась жива. Он как раз такой, какой нужен для руководства спецоперациями.
– Не следовало
– Хотел бы я, чтоб у нас было две таких, как она.
Шамрона, казалось, перестала интересовать его сигарета.
Он положил ее обратно в портсигар и спросил Габриэля, каковы его планы.
– У меня есть кое-какие незаконченные дела – для начала Ван Гог. Я обещал Ханне Вайнберг вернуть картину. И это обещание я намерен выполнить, невзирая на мою приобретенную известность.
– И ты знаешь, где находится картина?
Габриэль кивнул.
– В процессе реставрации я вставил сигнальный маячок в полотно. Картина находится в особняке Зизи на острове Ситэ.
– После всего, что у тебя было с французами, ты планируешь выкрасть картину в Париже? – Шамрон покачал головой. – Тебе легче было бы попасть в дом твоего приятеля американского президента, чем в один из особняков Зизи.
Габриэль отмел все возражения Старика, по-шамроновски поведя рукой.
– А потом?
Габриэль молчал.
– Ронит решила вернуться домой, – сказал Шамрон, – а в отношении тебя у меня такое чувство, что ты собираешься снова нас покинуть.
– Я еще не принял никаких решений.
– Надеюсь, ты принял решение относительно Кьяры.
– Мы поженимся как можно скорее.
– А когда ты собираешься сообщить об этом Лее?
Габриэль сказал.
– Возьми с собой Джилу, – посоветовал Шамрон. – Они много времени проводили вместе, когда ты находился на оперативной работе. В такое время Лее нужна мать. А Джила – мать, о какой можно только мечтать.
Габриэль и Кьяра провели ночь на вилле, в комнате, выходящей на озеро. Утром они все собрались за завтраком на солнечной террасе, затем каждый пошел своим путем: Ионатан отправился на север в свою команду; Римона, вернувшаяся к своим обязанностям в Амане, поехала на юг. Джила поехала с Габриэлем и Кьярой. Они высадили Лавона у раскопок в Тель-Мегидо и направились дальше – в Иерусалим.
Утро подходило к концу, когда они прибыли в психиатрическую больницу на горе Херцль. Доктор Бар-Цви, похожий на раввина с длинной бородой, ждал их в холле. Они прошли в его кабинет и целый час проговорили о том, как лучше сообщить Лее новость. Ее понимание реальности было в лучшем случае весьма смутным. На протяжении лет в ее памяти без конца возникали картины Вены – словно проигрывалась видеопленка. А теперь прошлое и настоящее чередовались в ее сознании. Габриэль считал себя обязанным сказать ей правду, но хотел сделать это как можно безболезненнее.
– Она, похоже, узнает Джилу, – сказал доктор. – Пожалуй, нам стоит поговорить с ней прежде вас. – Он взглянул на часы. – Она сейчас в саду. Это ее излюбленное место. Почему бы нам не поговорить с ней там?
Она
– Ты любишь эту девушку?
– Да, Лея, я очень люблю ее.
– Ты будешь ей хорошим мужем?
По его лицу покатились слезы.
– Да, Лея, буду.
Она отвела взгляд.
– Посмотри на снег, Габриэль. Красиво, верно?
– Да, Лея, красиво.
– Господи, как я ненавижу этот город, но снег делает его таким красивым. Снег избавляет Вену от всех ее грехов. На Вену падает снег, а на Тель-Авив сыплются ракеты. – Она снова посмотрела на Габриэля: – Ты все-таки будешь навещать меня?
– Да, Лея, буду.
Она снова отвела от него взгляд.
– Смотри, как следует пристегни Дани. Улицы такие скользкие.
– Он в порядке, Лея. Осторожнее поезжай домой.
– Я буду осторожна, Габриэль. Поцелуй меня.
Габриэль прижался губами к шраму на ее обезображенной щеке и закрыл глаза.
Лея прошептала:
– В последний раз поцелуй.
Стены спальни Габриэля были увешаны картинами. Там были три картины, написанные его дедом – единственные его работы, которые Габриэлю удалось найти, – и свыше дюжины картин его матери. Висел также портрет без подписи, написанный в манере Эгона Шиле. На нем был изображен молодой мужчина с преждевременной сединой и изможденным лицом, на котором лежала печать смерти. Габриэль всегда говорил Кьяре, что это автопортрет. А сейчас, когда она лежала с ним рядом, он сказал ей правду.
– Когда она написала его? – спросила Кьяра.
– Сразу после моего возвращения с операции против «Черного сентября».
– Она была поразительным художником.
– Да, – сказал Габриэль, глядя на картину. – Она была гораздо лучше меня.
Кьяра с минуту молчала. Потом спросила:
– Как долго мы пробудем здесь?
– Пока не найдем его.
– А сколько на это потребуется времени?
– Может быть, месяц. Может быть, год. Ты же знаешь, Кьяра, как такое происходит.
– Мне думается, нам потребуется немного обставиться.
– Зачем?
– Затем, что мы не можем жить в кабинете, имея лишь кровать.
– Нет, можем, – сказал он. – Ну что нам еще нужно?
Глава 41
Париж
Август
Система безопасности обнаружила взлом в 02.58. Это показал датчик 154, установленный на одной из четырнадцати французских дверей, ведущих из заднего сада в особняк. Система охраны не была подключена к какой-либо коммерческой охранной компании или к парижской полиции, а лишь к центральному пульту в особняке, где круглые сутки постоянно дежурил расчет охранников, которые все ранее состояли в саудовской национальной гвардии.