Посланник
Шрифт:
В ресторане парохода уже стоял «дым коромыслом», то есть веселье было в самом разгаре. Я заказал еще дюжину шампанского и для казаков – водки (они шампанского не пили, говорили, что организм шипучку [13] не принимает). Уточнил у Нечипоренко, все ли в порядке с караулами, так как сегодня начальником удвоенного караула был сотник Стрельцов.
Букин рассказывал, как он с добровольцами попал в местный ботанический сад (маленький частный сад, где им срезали розы – вот они сейчас на столах стоят), все за какие-то копейки и добровольцы просто смотрели на все широкими глазами, а после один сказал, что теперь знает, как рай выглядит. Интендант Титов купил себе английский пробковый шлем и уверял, что ничего лучше для тропиков еще не придумали, он соблазнил на эту покупку доктора с фельдшером и Букина. Букин мне приобрел такой же шлем в подарок, мол, я сам вместо него остался с больными из его отряда и не смог сойти на берег, а его отпустил, потому что уговор был только один сход на берег для офицеров, а я его отпустил и в Афинах, и в Александрии. Букин спросил, что это за хорошенькая девушка была со мной, ответил, что – дочка колониального полковника из Бомбея (вот так придуманная мной легенда потихоньку стала явью, ведь это не Мэри сказала, а я домыслил).
13
Лукавят казачки. Цимлянское – оно в классической технологии естественно-игристое, сам пробовал делать в свое время, получилось.
Наутро, кто мог, выполз на завтрак с помятыми лицами, и Мэри спросила, что так всегда в русской армии проходят совещания? Я ответил, что я и еще трое офицеров были награждены орденами, и это тоже отмечали.
Сходить на берег не предлагали: с минуты на минуту должны были сниматься с якоря, и вот мы пошли, постепенно набирая ход, недалеко от берега. Увидели форты Александрии, разрушенные при бомбардировке их английским флотом в 1882 году, рядом были уже современные укрепления с позициями для дальнобойных крупнокалиберных орудий. Потом пошла пустыня, стало припекать, с берега дул горячий, как из духовки, ветер. Мы перешли на другой борт и стояли рядом, глядя на голубое море под безоблачным высоким небом. Мы молчали, и нам было хорошо вдвоем. О чем мы говорили, не помню, о всяких пустяках, но время летело незаметно.
Потом был Порт-Саид, мы встали на якорь, дожидаться своей очереди входа в канал. Вообще-то консул мне сказал, что был запрос устроить дневную стоянку с помывкой людей и лошадей, но английская администрация запретила это делать, поэтому мы проследуем в Порт-Саид без стоянки в порту. Капитан сказал, что это – не беда, через три-четыре дня будем в Джибути. Его больше беспокоит, не задержит ли нас таможня со значительным грузом оружия на борту, в связи с чем мы решили разыграть тот же маскарад, как в Константинополе. Пограничный контроль мы прошли в Александрии (все же это – уже территория Британской империи), но таможенной отметки в коносаменте хитрые бритты не поставили, так что можно ждать от них любых каверз.
И вот я, нарядившись во фрак с позументами и обвешавшись орденами, жду у себя в каюте. Нет, не проскочили, вестовой прибежал с известием, что ко мне следует британский офицер и два солдата – арапа, ну, то есть негра.
Так появилась физиономия с бакенбардами, в красном мундире с надраенными пуговицами. Прокаркал, что он – лейтенант такой-то. Я опять выразил недоумение, что не прислали старшего офицера по моему рангу посланника Российской империи, на этот раз, конечно, не наступая животом, как выталкивал несчастного турка.
– Сэр, – ответил англичанин, – я не был предупрежден о дипломатическом статусе и корабль не несет посольского или консульского флагов.
Я ответил, что пароход гражданский и только в силу экстренности моей миссии мне не выделили военного корабля, но, поскольку флага нет, я не требую почестей и салюта, а всего лишь возможно быстрее пропустить пароход.
– Сэр, но в коносаменте указано значительное количество оружия, – возразил англичанин, – этого достаточно, чтобы устроить маленькую войну.
– Это оружие моего конвоя и предназначено для защиты миссии, – ответил я возможно более непреклонным тоном, как не терпящее обсуждения, а тем более торговли, много или мало. – Уверяю вас, лейтенант, мы не собираемся применять его против британских подданных и высаживаться в месте, находящемся под юрисдикцией британской короны.
– Что же, меня устраивают ваши объяснения, господин посол, – лейтенант аж светился от собственной значимости, сейчас он ощущал себя по меньшей мере пэром королевы. – Позвольте откланяться, я распоряжусь, чтобы пароход пропустили вне очереди.
Я вышел вместе с офицером из каюты, чтобы вестовой позвал кого-то из офицеров проводить лейтенанта до трапа. Рядом был барон, ему и выпала эта честь.
Глава 3. Порт-Саид – Джибути
Убедившись, что мы вошли в Суэцкий канал и за нами не несутся английские миноносцы, чтобы задержать нас любой ценой (шучу, конечно), я опять облачился в повседневный мундир и пошел отобедать – как-то проснулся аппетит от всего этого «цирка с конями».
Кстати о лошадках… Они плохо переносят жару и духоту в трюме, барон доложил, что двух, скорее всего, мы потеряем – они легли и отказываются есть, воду тоже не пьют, а это – плохой симптом. Может быть, положение облегчила бы разминка и помывка, но чертовы англичане запретили это делать в Порт-Саиде. Теперь одна надежда – побыстрее добраться до Джибути. Спросил, как там подаренные мулы, получил ответ: а что им сделается, трескают все подряд и жиреют, им и жара, похоже, нипочем.
Еще барон спросил, можно ли поздравить с новым чином статского советника, я ответил, что подождем до Джибути, это я мундир надел, чтобы у англичанина от блеска шитья глаза застило и он не пялился на ваши пушки, а то он уже интересовался, с кем мы воевать собираемся.
– А-то я подумал, что вы этим блеском хотите ослепить ту самую смуглую красавицу, – подначил меня барон.
– Да что вы, Людвиг Матвеевич, какой там блеск, кого ослепить, – ответил я с горечью (в общем-то, искренней), – она поедет к папе в Бомбей, а мы с вами по песочку африканскому трюх-трюх, на поиски приключений на собственную… э-э, голову.
Потом барон пошел по своим делам, а я поднялся на палубу и стал ждать, когда появится Маша, я уже ее так звал на русский манер, и девушке это понравилось. Напряг Шурку и Андрея Андреевича, чтобы вспоминали стихи, и я их читал, читал, а Маша слушала незнакомую речь, и мне казалось, что она все понимает, не зная языка, хотя, конечно, что-то я пытался переводить на смешанном англо-французском диалекте, немецкого, в котором я более силен, Маша, к сожалению, не знала. Понятно, что это были не только Пушкин и Лермонтов из гимназической программы, но и подброшенные более начитанным Андреем Андреевичем Гумилев, Пастернак, Бродский. Гумилев ведь тоже совершил два путешествия в Африку через Абиссинию, только позже, поэтому, когда я пытался переводить стихи про озеро Чад, жирафа [14] и страсть молодого вождя, то нарвался на вопрос, откуда этот русский все это знал, так как про путешественника Гумилева Маша ничего не знала, а кроме англичан к большим африканским озерам никто не совался – они за этим следили.
14
Стихотворение Николая Гумилева «Жираф»: «Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд / И руки особенно тонки, колени обняв. / Послушай: далёко, далёко, на озере Чад / Изысканный бродит жираф».
Так что «ходить бывает склизко по камешкам иным, итак, о том, что близко, мы лучше промолчим» [15] , а то еще ляпнешь что-нибудь про космические полеты, например. Лучше уж Пушкина…
Так незаметно пролетел день, потом еще один, я рассказывал русскую классику, а Маша слушала, она вообще была благодарной слушательницей, не перебивала, задавала вопросы только в паузах, когда я останавливался перевести дыхание. Причем к литературным экскурсам неизбежно присоединялись и отсылки к истории, иначе как рассказать историю любви Маши и Гринева, не упомянув, кто такой Пугачев и вообще, зачем понадобился весь этот бунт, бессмысленный и беспощадный. Временами я запутывался и от недостатка знаний и от языковых трудностей, но Маша меня ободряла и сказала, что она узнала так много нового о России, а у меня просто огромные знания, и что Россия – страна великой литературы и интересной, хотя и трагической истории.
15
Граф Толстой Алексей Константинович «История Государства Российского» в стихах, правда, смысл этой строфы в том, что про ближние царствования лучше не упоминать, чтобы не огрести неприятностей.