После бури. Книга вторая
Шрифт:
Командировки — малочисленные. Последняя — по линии костеобрабатывающей промышленности. Сложное задание было выполнено.
Заключение: пригоден для дальнейшей работы в краевой Плановой комиссии в должности старшего референта и члена президиума, а также и в КИС, как член ее правления.
Подпись ответственного лица, выдавшего характеристику (с указанием должности):
Зам. председателя краевой Плановой комиссии и председатель КИС Ю. Г. Вегменский».
Кончив читать, Кунафин еще долго оставался в ораторской позе, чуть пониже опустив бумагу, он внимательно
И Сеня Суриков смотрел на него, потом спросил:
— Ну?
— Что ну? — не понял Корнилов.
— Теперь-то наконец понимаете?
— Теперь ничего не понимаю.
— Ну, уж вы нас запутываете, так запутываете, товарищ Корнилов! Если уж вы и сейчас ничего не понимаете, тогда я даже не знаю, как вас понять. Не могу! Отказываюсь!
— И я не могу! — воскликнул Кунафин.— И я отказываюсь!
— Позвольте,— спросил и у того, и у другого Корнилов,— позвольте, что в этой характеристике сакраментального? Что особенного я хочу спросить? Если уж нет ничего такого, что мешало бы совместной работе Вегменского и Бондарина в книге «Воспоминаний», тогда что же подобное можно обнаружить в этой характеристике?
— Ну, Петр Николаевич, Петр Николаевич, нельзя же так! Так запутывать дело! — развел руками и с укоризной произнес Сеня Суриков.— Да вы слушали характеристику-то нормально? То есть внимательно?
— И нормально, и внимательно.
— А вы слышали, кем она подписана, характеристика?
— Вегменским.
— Ну, а что это значит, если она им подписана?
— Значит то, что в ней написано!
— Кем написано?
— Вегменским!
— Ну, а это что, по-вашему, значит? Если Вегменским же и написано, и подписано? Что значит? Не догадываетесь?
— Да о чем же догадываться-то? Вы мне объясните, товарищ Кунафин. И вы, товарищ Суриков. О чем?
— Ах, не о чем! Вот какой вы, оказывается, недогадливый, товарищ Корнилов! — снова развел руками Сеня Суриков.— Мы которое уже заседание сидим, говорим, все уже сказали, что нужно, а вы до сих пор ничего не поняли и не догадываетесь?
— Вот это да,— вздохнул сокрушенно Кунафин.— Вот это да!
Сеня Суриков сидел, откинувшись на спинку стула, долго молчал, потом сказал глухо:
— Вам, Петр Николаевич, все-таки не удастся нас запутать. Как ни старайтесь, не удастся. Кунафин,— обернулся он затем в сторону,— Кунафин, я вношу предложение: ты, как председатель, поручаешь кому-то из членов комиссии, мне или товарищу Корнилову, подработать проект решения нашей комиссии, а на следующем заседании мы этот проект проголосуем, рассмотрим и утвердим. Я другого выхода не вижу.
— И я не вижу,— согласился Кунафин.— Я тебе поручаю составить проект, товарищ Суриков.
— Вот что, товарищи,— сказал Корнилов,— Георгий Васильевич просил через меня, чтобы его пригласили в конце нашего сегодняшнего заседания. Он хочет сделать заявление.
— Какое? — спросил Суриков.— Какое заявление? Опять какая-нибудь путаница?
Но Корнилов уже шел к дверям.
Бондарин сидел в соседней комнате, секция торгово-промышленная, за столом, заваленным бумагами и папками, все другие столы были пусты, время было уже нерабочее, и, когда вошел Корнилов, спросил:
— Как дела?
Корнилов в ответ махнул рукой.
— А вы успокойтесь, успокойтесь,— тоном старшего сказал Бондарин, и они пошли.
Бондарин, стоя, сказал, что он не считает для себя возможным продолжать работу в Крайплане. Что сама постановка этого вопроса, и создание специальной комиссии, и первое же ее заседание, на котором он имел честь присутствовать, отвергают такую возможность.
Потом Бондарин поклонился и ушел снова, а Корнилов с каким-то даже внутренним облегчением произнес:
— Вот так... Вот и наша комиссия не нужна больше, товарищ Кунафин.
— Что-о? — воскликнул Сеня.— Нет, это вопрос не частный и решение Бондарина ничего не значит. Подумаешь, он, генерал, решил! Да мы что, просили его об этом? Сроду не просили! И никогда не попросим! Мы сами решим общественно важный и политический вопрос, сами, без всяких заявлений с его стороны.
— Семен Андреевич! Товарищ Кунафин! С моей стороны тоже следует заявление: я считаю, что после того, как Бондарин сообщил нам о своем решении, продолжать работу нашей комиссии не имеет смысла. Поэтому я лично ни на одном заседании, если они все-таки состоятся, присутствовать не буду.
Сеня Суриков сказал, как будто и не слышал Корнилова:
— Назначай заседание, Кунафин! Утвердим резолюцию большинством голосов, а на том уже действительно кончим.
— Назначаю на послезавтра, на пять вечера, в этой же комнате. Все слышали? — спросил Кунафин.
Спустя несколько дней, поднимаясь по лестнице а свою квартиру, Корнилов услышал, как хлопнула дверь, кто-то спускался по лестнице ему навстречу, и нос к носу он встретился с товарищем Суриковым.
Корнилов остановился, вытаращил глаза на Сеню, тот медленно ступал со ступени на ступень, лицо было у него скорбным.
Лицо Сени неизменно выражало готовность к действию, если же кто-то вступал с ним в разговор, у Сени тотчас возникал позыв этот разговор прервать и бежать куда-нибудь, по какому-нибудь делу, но он все равно оставался на месте и продолжал разговаривать, тем самым как бы оказывая собеседнику пусть и не очень значительное, а все-таки одолжение.
Но тут было скорбное лицо, неподвижно скорбное, и ничего больше.
Корнилов поздоровался, Сеня сказал в сторону:
— Да-а-а. Да-да. Конечно.
Нина Всеволодовна загадки не открыла:
— Был... Дела... У товарища Сурикова, ты знаешь, везде дела...
Корнилов не настаивал, он ждал, что Нина Всеволодовна сама расскажет, чего ради к ней приходил Сеня.
Она подала знак своего расположения — погладила его по голове... Благодарность: он ни о чем ее не спрашивает.
Еще через день она сказала:
— Подожди... Я подумаю, соберусь с мыслями, с чувствами, с воспоминаниями.— И опять погладила нежно.
— Ты что-то вспоминаешь? спрашивал он.