После долго и счастливо
Шрифт:
— Фрейя? — окликает Эйден. За этим следует грохот, глухой удар, затем приглушённые ругательства. Кажется, я оставила кроссовки прямо за дверью, а он, наверное, споткнулся о них.
«Упс».
Замок двери со щелчком запирается.
— Фрейя? — повторно зовёт он. — Это я, — его голос звучит хрипло.
Я подавляю свежий приток слёз и стараюсь вытереть лицо. Можно подумать, что спустя неделю я готова, знаю, что и как сказать. Но моя боль кажется… бессловесной, запутанной и острой. Раскалённый, колючий узел эмоций, раздирающий
Оттолкнувшись от матраса, я спешу в прилегающую ванную и сбрызгиваю лицо, надеясь, что холодная вода скроет следы моего плача. Затем смотрю в зеркало и стону, увидев отражение. Мои глаза покраснели, отчего радужки выглядят неестественно бледными. Нос розовый. Лоб покрылся пятнами. Все свидетельства того, что я хорошенько порыдала. Превосходно.
Отражение Эйдена появляется рядом с моим в зеркале, и я застываю как добыча, чувствующая, что хищник вот-вот набросится на неё. Он стоит на пороге ванной, его синие как океан глаза не отрываются от моего лица. У него отросла недельная борода, того же каштаново-чёрного оттенка, что и остальные волосы, и от этого он кажется незнакомцем. Он никогда не отращивал растительность на лице, если не считать лёгкой щетины, и я не знаю, нравится мне это или нет. Я не знаю, рада ли его возвращению домой или же страдаю из-за этого.
Между нами воцаряется молчание, пока капля воды не падает с крана с оглушительным плюхом.
Мой взгляд проходится по его широкому и сильному телу. Это ощущается как первый проблеск дома после затянувшегося отпуска. Я осознаю, что скучала по нему, что никуда не делся порыв развернуться, броситься в его объятия, уткнуться носом в его шею и вдохнуть. Это желание приглушилось, но не ушло.
Может, это хороший признак.
Может, это-то и пугает меня до усрачки.
Может, я пьяна.
Боже, у меня уже мозг болит. Я так устала думать об этом, что я даже не знаю, что почерпнуть из того факта, что какая-то часть меня хочет очутиться в объятиях Эйдена, чтобы он повернул голову и поцеловал меня в местечко за ушком, а потом прошептал моё имя, руками обхватив мою талию. Что я хочу это ощущение возвращения домой, хочу, чтобы он смотрел мне в глаза как раньше — будто он видит меня, будто он понимает моё сердце.
— Т… — мой голос срывается от соплей и слёз, затем вырывается очередное икание. Я откашливаюсь. — Ты уже вернулся.
— Прости, я… — он хмурится. — Ты пьяна.
Я приподнимаю подбородок.
— Неверно.
— Ты хотела сказать «наверное»? — он хмурится ещё сильнее. — Фрейя, ты в порядке?
— Ага. Супер. Бл*дь, я же выгнала тебя из дома, потому что я на седьмом небе, Эйден.
Его выражение меняется. Он роняет сумку на пол, и я стараюсь не наблюдать за тем, как сгибается его бицепс, как рубашка облегает округлые мышцы плеч.
— Я знаю, что прошло не так много времени. Но уборщик выгнал меня из моего кабинета.
— Ты… — я снова дёргаюсь от икоты. — …спал в своём кабинете?
— Несколько дней назад в хижину приехала Фрэнки. Не мог же я оставаться, пока они с Реном… — он откашливается в кулак. — Мирились.
Мой брат Рен — третий по очереди рождения после
Похоже, мои надежды на счастливый конец для них оказались не пустыми.
Я слегка улыбаюсь, представляя облегчение своего брата, хотя в каком-то маленьком, печальном уголке своей души я ему завидую. Для нас с Эйденом такая возможность кажется очень далёкой.
— Я рада за них, — шепчу я. — Это здорово.
— Ага, — Эйден смотрит в пол. — Я никогда не видел, чтобы Рен так улыбался.
Это о многом говорит. Рен только и делает, что улыбается. Он чёртово ходячее солнышко.
— Поэтому, — продолжает Эйден, — я приехал обратно и обходился сам, спал на диване в своём кабинете, принимал душ в спортзале, пока уборщик не заметил меня и не вышвырнул, потому что они чистили ковры шампунем. Прости. Я постараюсь не слишком попадаться тебе на глаза. Когда ты будешь готова… мы поговорим.
Я шмыгаю носом, смаргивая слёзы.
— Знаю, ты сказала, что не уверена, можно ли всё исправить, — говорит Эйден. — Но Фрейя, я пришёл сказать тебе, что сделаю всё возможное, чтобы всё исправить. Это я тебе обещаю.
Кивнув, я смотрю на раковину.
После долгой паузы он говорит:
— Я посплю на диване. Дам тебе время…
— Не надо, — я вытираю нос, промокаю глаза. — Кровать большая. Мы оба высокие и не сможем нормально спать на диване. Просто… спи на своей стороне, а я буду спать на своей. Мы оба можем надеть пижамы. Отдохнём, а утром решим, какая ситуация со сном будет оптимальной впредь. Может, поставим дешёвую кровать в кабинет.
Я моргаю и замечаю отражение Эйдена в зеркале, его лицо искажается от эмоций.
— Ладно.
Я выхожу из ванной, спеша мимо него, и закусываю щёку изнутри, когда его ладонь мельком задевает моё запястье.
— Давай, прими нормальный душ, — говорю я ему. — Я дам тебе уединение.
Я оставляю его одного в ванной, и между нами повисает молчание.
***
Итаааак, возможно, я забывала ходить за продуктами, пока Эйдена не было дома. Есть кочан цветной капусты (фу), два яйца и яблоки сомнительной свежести.
Я себя знаю. Я хорошо так навеселе, и если остаток вечера я буду ходить на цыпочках вокруг своего мужа и стараться не взорваться, то мне надо поесть. Взяв список наших мест с доставкой, прикреплённый на холодильнике, я просматриваю названия.
Я щурюсь, пока буквы не перестают скакать, и решаю, что пицца звучит заманчиво. С другой стороны, Эйден придирчив в выборе пиццы. Может, я и хочу с плачем наорать на него, но меня тошнит от мысли отказаться от ритуала и не убедиться, что он согласен заказать. А может, тошнит меня от бутылки каберне-фран, которую я вылакала на пустой желудок.