После либерализма

Валлерстайн Иммануил

Мне представляется, что администрации Никсона, Форда и Картера можно рассматривать как проводившие единый политический курс, который может быть назван «приниженной позицией», о чем президент Картер заявил в известном обращении к американскому народу, соглашаясь на ограничение могущества США. Такая политика, казалось, была вполне успешной, пока третий мир вновь не стал играть с огнем. «Приниженная позиция» наткнулась на неожиданное препятствие в лице аятоллы Хомейни. Его оказалось трудно провести. В приниженной позиции или нет, Соединенные Штаты продолжали оставаться сатаной номер один (а СССР — номер два).

Стратегия Хомейни была достаточно простой. Он отказался принять правила игры — как правила того мирового порядка, которые США навязали после 1945 г., так и правила системы межгосударственных отношений, существовавшей уже на протяжении пяти столетий. Непосредственный результат его стратегии был столь же прост. Соединенные

Штаты были глубоко оскорблены, Картер вышел в отставку, а Рейган пришел к власти под лозунгом отрицания «приниженной позиции» во всех возможных ее толкованиях. Стратегия Рейгана-Буша была направлена на то, чтобы кардинально ее изменить на более жесткий курс — жесткий с союзниками, жесткий с Советским Союзом, жесткий во внутренней политике и, конечно, жесткий в отношениях со странами третьего мира.

В экономическом плане теперь настало время, когда мир оказался перед необходимостью платить по счетам за те заплаты, которые были поставлены в 70-х гг. — вплотную надвинулся долговой кризис, впервые наглядно проявившийся в Польше в 1980 г., и официально признанный в Мексике в 1982 г. В результате, страны третьего мира и советского блока вошли в штопор экономической спирали, швырнувший их вниз. Он не тронул лишь новые промышленные государства Восточной Азии, которым удалось перенести промышленное производство из центра на полупериферию системы за счет более низкой нормы прибыли. Теперь, когда возможности ОПЕК по откачке средств из ослабленной мироэкономики существенно снизились, Рейган полагался на военное кейнсианство [8] США, беря огромные займы у своих бывших союзников, ставших ныне экономическими соперниками, — Японии и Западной Европы. К середине десятилетия стало очевидно, что скоро по этим счетам надо будет платить, как третий мир должен был расплачиваться за займы 70-х гг.

8

Термин «военное кейнсианство» появился в начале 1980-х гг. в связи с деятельностью администрации Р. Рейгана, которая отвергала теорию Дж. М. Кейнса, но на практике следовала ей, накачивая средства в экономику через военный бюджет. — Прим. науч. ред.

Можно ли было в этих обстоятельствах еще что-то залатать? Видимо, господин Горбачев первым понял, что скорее всего таких возможностей больше не осталось. СССР был сверхдержавой прежде всего в силу своих особых отношений с Соединенными Штатами, вошедших в историю под названием холодной войны. Если Соединенные Штаты не могли больше играть роль господствующей державы, холодная война теряла смысл, и теперь СССР рисковал оказаться в положении, когда его начнут рассматривать как еще одно полупериферийное государство мировой капиталистической экономической системы. Горбачев стремился сохранить за Россией/СССР возможность остаться мировой державой (или, по крайней мере, сильным полупериферийным государством) за счет триединой программы: одностороннего прекращения холодной войны (в высшей степени успешного); освобождения СССР от ставшей теперь ненужной и чрезвычайно обременительной квазиимперии в Восточной Европе (в высшей степени успешного); и перестройки Советского государства с таким расчетом, чтобы оно могло эффективно функционировать в постгегемонистскую эпоху (завершившейся провалом).

Поначалу Соединенные Штаты пришли в замешательство от такого маневра, но вскоре решили попытаться представить это сознательное низложение установленного ими мирового порядка в качестве громкой победы. Эта последняя попытка пустить в глаза пыль рекламной шумихи могла бы помочь Соединенным Штатам протянуть еще лет пять, если бы третий мир вновь не нанес им удар, на этот раз в лице Саддама Хуссейна. Саддам Хуссейн видел слабость Соединенных Штатов, особенно явственно проявившуюся в развале коммунистических режимов советского блока, и их неспособность навязать Израилю процесс регионального урегулирования (как и в Индокитае, Южной Африке, Центральной Америке и на Ближнем Востоке), которые были составной частью прекращения холодной войны. Саддам Хуссейн решил, что настало время решительных действий. Он вторгся в Кувейт и, вполне вероятно, готовился двигаться дальше на юг.

Мне представляется, что он строил свои расчеты на четырех переменных факторах. Одним из них был всемирный кризис задолженности; Саддам Хуссейн понимал, что страны третьего мира не получат серьезных льгот при выплате долгов. Наконец, он нашел решение этой проблемы для себя — завладеть накопленной кувейтцами рентой. Второй составляющей его расчетов было прекращение мирных переговоров Израиля с ООП. Если бы переговоры продолжались, вторжение нанесло бы удар делу освобождения Палестины, которое все еще составляет основное содержание национальных

чувств арабов. Но как только переговоры бы прекратились, Хуссейн вполне мог полагать, что станет последней надеждой палестинцев, играя на национальных чувствах арабов, на что он и рассчитывал. Но эти два соображения, в конечном счете, играли второстепенную роль. Гораздо большее значение имел крах коммунистических режимов. С позиций третьего мира его значение рассматривалось двояко. Во-первых, Саддам Хуссейн знал, что СССР его не поддержит, и это освобождало его от автоматических ограничений урегулирования Соединенными Штатами и Советским Союзом всех противоречий, чреватых ядерной эскалацией. И, во-вторых, крах коммунистических режимов одновременно явился окончательным крахом идеологии национального развития. Если даже СССР оказался не в состоянии воплотить ее в жизнь, имея в своем распоряжении ленинскую модель развития во всей ее полноте, то, конечно, ни Ирак, ни какое бы то ни было другое государство третьего мира, не смогут догнать развитые страны на основе программы коллективной взаимопомощи в рамках существующей миросистемы. Вильсонианцы лишились, наконец, ленинистского щита, направлявшего нетерпение третьего мира в русло такой стратегии, которая, с точки зрения господствующих на международной арене сил, в минимальной степени угрожала той системе, против которой выступал третий мир.

Освободившись от иллюзий всех альтернатив, уверенный в слабости Соединенных Штатов, Саддам Хуссейн принял в расчет четвертый фактор. В случае нападения у него была половина шансов на успех. Но у Соединенных Штатов была стопроцентная вероятность потерпеть поражение. Соединенные Штаты вполне могли оказаться в безвыходной ситуации. Если бы они смирились с вторжением, то превратились бы в бумажного тигра. А если бы выступили против, политические последствия кровавой бойни неизбежно должны были бы привести к отрицательным для позиции США последствиям — на Ближнем Востоке, в Европе, в самих Соединенных Штатах, и, в конечном счете — повсюду.

II

Куда же мы направляемся теперь? Поскольку я считаю, что международная система движется в направлении даже большей, чем раньше, поляризации между Севером и Югом, сначала я остановлюсь на том, каким образом будет реструктурирован Север, и к каким последствиям для Юга, как мне кажется, приведут эти изменения; потом я изложу свои соображения относительно возможностей политического выбора, который предстоит сделать странам Юга. И в заключение я попытаюсь связать это с будущим мировой капиталистической экономики как таковой.

В настоящее время мы находимся в конце фазы «Б» очередного кондратьевского цикла, которая проходит с 1967-73 гг. Мы вступаем в ее завершающий и, возможно, наиболее драматичный виток. Он аналогичен ситуации, которая имела место на протяжении фазы «Б» кондратьевского цикла в 1893-96 гг., продолжавшегося с 1873 по 1896 гг. На разные регионы Севера влияние этой ситуации будет неодинаковым, но для разных областей Юга оно, возможно, окажется очень сильным. Тем не менее, пройдя через все потрясения, мироэкономика оправится, и мы вступим в начало продолжительной фазы цикла «А». Сначала, как уже неоднократно отмечалось, ее развитие будет питаться новым производственным циклом новых ведущих отраслей промышленности (микропроцессоры, биогенетика и т. п.); тремя ведущими центрами производства этой продукции станут Япония, ЕЭС и Соединенные Штаты. Они вступят в острую конкурентную борьбу за достижение квази-монополистического контроля мирового рынка их специфического варианта этих продуктов, но достичь своей цели полностью не смогут.

Сейчас ходит много разговоров о распаде мирового рынка на три части. Я в это не верю, поскольку при такой острой конкурентной борьбе трехчленное дробление уступает место двухчленному. Ставки слишком высоки, и слабейший из трех конкурентов будет стремиться к союзу с одним из двух других из страха вообще быть вытесненным с рынка. И сегодня, и уж конечно, через десять лет слабейшим из трех, с точки зрения эффективности производства и национальной финансовой стабильности, есть и будут оставаться Соединенные Штаты. Их естественным союзником является Япония. Достижение компромисса между ними очевидно. Япония сейчас занимает сильные позиции в сфере производственных процессов, и у нее богатые инвестиционные возможности. Соединенные Штаты сильны в сфере исследовательских разработок, научного потенциала, они обладают мощным сектором услуг в целом, военным могуществом и достаточными накопленными средствами для дальнейшего развития емкого внутреннего рынка. Вновь объединенная Корея могла бы присоединиться к союзу Японии и Соединенных Штатов, что, скорее всего, сделала бы и Канада. Япония и Соединенные Штаты вовлекут в сферу своих интересов Латинскую Америку и Юго-Восточную Азию. Кроме того, они предпримут максимальные усилия для того, чтобы найти в новой структуре отношений надлежащее место для Китая.