После любви
Шрифт:
– Вы же знаете, как это бывает. – Я смотрю прямо в глаза бармену, ярко-синие, удачно подобранные под цвет вельвета. – Один идиот влюбился в ваш бар и рассказал о нем другому, другой – третьему, третий – четвертому… Я была последней в списке.
– Значит, спички достались вам как сувенир?
– Что-то вроде того… То есть – сначала это был сувенир, а потом…
– А потом?
– Потом он превратился в единственную память о человеке, который был мне дорог.
– Его больше нет?
Студентик Мишель. Отставной горнолыжник Жюль, впоследствии оказавшийся легавым.
Никогда.
Никогда я в него не сяду.
Залпом выпив джин, я дружески подмигиваю бармену:
– С ним все в порядке. И со мной тоже. Просто мы давно не виделись.
– Повторить? – Не дожидаясь ответа, не-Шон снова наполняет мой стакан. – Это за счет заведения.
– Спасибо.
– Значит, ваш друг бывал у нас?
– И довольно часто.
– Я знаю всех. Всех, кто заглядывает сюда чаще, чем один раз. Нас ведь довольно трудно найти…
– Это точно. Случайно сюда не попадешь.
– Вы его разыскиваете?
– Не то чтобы я напрягала все силы в его поисках…
– Но?..
– Увидеться не мешало бы.
– Можете оставить ему записку. Все так делают.
– Все?
– Нуда. Видите деревянный щит?
Палец бармена устремляется по направлению к стене, примыкающей к аквариуму. Деревянный щит расположен прямо посередине и весь увешан бумажными листками и конвертами; я вижу даже засохший цветок ириса, намертво прикрепленный к дереву.
– Тот, кому нужно, обязательно подойдет, обнаружит оставленное для него послание и прочтет его.
– Не думаю, что это выход. Человек, о котором я говорю, – совсем не ждет от меня послания.
– Может, он ждет послания от кого-нибудь другого? – вполне резонно замечает бармен. – И тогда все равно подойдет. Как его зовут?
В вопросе нет ничего сверхъестественного, но он застает меня врасплох. Фрэнки, возможно, бывал в «Cannoe Rose», то же можно сказать о Мерседес, кого из двоих выбрать? Кого? Я стою перед двумя совершенно одинаковыми, наглухо закрытыми дверями, стоит мне толкнуть не ту – и тему с блуждающим по Парижу баром можно будет закрыть навсегда.
– Фрэнки, – наконец произношу я. – Его зовут Фрэнки.
– Я не знаю никого по имени Фрэнки.
Вот он, приговор! Но так просто я не сдамся.
– Неужели вам известны все имена?
– Тех, кто заглядывает сюда чаще чем один раз, – да. – Бармен подмигивает мне и принимается протирать стаканы, и без того чистые. – Вон тот парень – алжирец. Его зовут Али, он приходит сюда по четвергам и субботам. А сегодня как раз четверг. Или суббота?
– Понятия не имею.
Я действительно не знаю, четверг сегодня или суббота, я не уверена насчет времени суток, лишь одно не вызывает сомнений – с алжирцем я угадала.
– Ай-ай, красотка! – не-Шон одобрительно цокает языком. – Хорошо, что вы появились. Видите теплую компашку? Самый дальний от нас столик…
– И что?
– Не пропускают ни одного матча национальной сборной. Колесят за ней по всему свету. Гийом, Жан-Клод, Жан-Анри и просто Жан, и еще коротышка Венсан по прозвищу Хорек. Страшные люди, любители почесать кулаки о чужие челюсти. Лучше им не попадаться, но вас они не тронут.
– Почему?
– Не тронут, и все. У нас тишь да гладь. Даже отъявленные мерзавцы ведут себя так, как будто только вернулись с приема в посольстве Суринама.
– Тишь да гладь, я вижу.
Второй стакан джина (в отличие от первого, выпитого залпом) я лишь потягиваю. Странно, но обычной реакции на алкоголь не наступило, я чувствую себя просто замечательно. «Cannoe Rose» и вправду выдающееся заведение. Оно стоит того, чтобы вернуться сюда еще раз.
– …а как насчет девяти убийств? Два из них были ритуальными и два – на почве расовой ненависти. Кажется, так…
Белоголовый бармен смеется так заразительно, он так широко открывает рот, что я вижу две железные коронки в самой глубине – справа и слева.
– Вы хорошо осведомлены для посетителя, пришедшего сюда в первый раз.
– Я ведь не утверждала, что заглянула сюда случайно…
– Случайно сюда не попадешь, – повторяет не-Шон мои собственные слова, сказанные пять минут назад. – А что касается убийств – мрачные слухи о них сильно преувеличены.
– Их не было?
– Были.
– Их было не девять?
– Их было ровно девять.
– Тогда в чем же преувеличение?
– Они не были зверскими. И это случилось давно. Очень давно. Когда «Саппое Rose» располагался совсем в другом месте.
– Этот бар все время переезжал с места на место.
– Точно, красотка! У этого бара сердце бродяги, разве можно его за это винить? А что касается убийств… Они совершались в те времена, когда люди еще были романтичны. Были сентиментальны. Когда они плакали над словами из песен – как дети…
– И убивали.
– И убивали, как дети. Из любви, из ненависти, но совсем не расовой. Из желания обладать. Из желания получить то, что получить невозможно.
– И это оправдывает убийства?
– Это делает их понятными.
Похоже, не-Шона чрезвычайно волнует эта тема. Настолько, что и без того ярко-голубые глаза становятся нестерпимо-голубыми, а морщины – все до единой! – разглаживаются, на секунду явив миру не позднего, а раннего Бонда.
– Время таких убийств ушло безвозвратно, мир стал циничным. Теперь убивают совсем по другим причинам.
Располосованное горло Фрэнки – совсем другая причина. По моей спине пробегает холодок, и зачем я только завела дурацкий разговор об убийствах? Я могла поговорить с барменом о кино, которое снималось в окрестностях «Саппое Rose», или о шпионах, работающих под прикрытием: с кем же еще говорить о них, как не с точной копией агента 007?..