После любви
Шрифт:
– Книга, я полагаю, вам больше не нужна?
– Книга?
– О китах и дельфинах, – терпеливо поясняет бармен. – Это ведь его книга?
– Да.
Риск слишком велик, эта книга никогда не принадлежала Фрэнки, его книга – вещественное доказательство в деле, которым занимается сейчас марокканская полиция, и неизвестно, были ли в ней пометки, оставленные Франсуа Пеллетье, были ли в ней страницы, заложенные им. И неизвестно, знает ли об этих возможных пометках и закладках не-Шон. Но я не могу сказать бармену «нет».
Потому и говорю – «да».
– Я могу ее взять? На память? У меня не слишком много вещей, которые напоминали бы о Франсуа. Честно говоря, у меня их вообще нет.
– Я понимаю.
Теперь остается только достать книгу из рюкзака
Подобно дельфину, выпрыгивающему из воды.
О записке не-Шон не сказал мне ни слова, к памяти о Франсуа она не относится. А значит, всецело принадлежит мне одной.
Я уже готова взять ее в руки, я и беру ее, и только теперь замечаю, что бармен смотрит совсем не на книгу, еще мгновение назад бывшую предметом его вожделений. Он смотрит на меня, готовую положить чертов блокнотный листок обратно к себе в рюкзак. И его ярко-синие глаза затягивает льдом. Лед некрепок, через секунду он может растаять, а может стать толще – все будет зависеть от меня.
Будь осторожна, Саш'a!
Хороший совет. Саш'a Вяземски, ответственной за кондиционеры и ресэпшен в мелкотравчатом отеле «Sous Le del de Paris», он бы нисколько не помог. Но той Саш'a больше нет, есть другая – с вирусом Мерседес в крови. И этот вирус делает меня совершенно особенной, раз за разом оттачивая интуицию, вооружая логикой, до сих пор доступной лишь вожакам птичьих стай, пчелиным маткам и Спасителям мира. Я вижу то, чего никогда не видела раньше: таким зрением обладают лишь кошки, стрекозы и летучие мыши, реагирующие на ультразвук. При желании я могла бы просканировать содержимое медного сундука не-Шона и внутренности его антикварного бюро и сосчитать количество пружин в его диване. При желании я могла бы составить анатомический атлас самого бармена и придать товарный вид обрывкам мыслей в его голове и в голове любого другого человека, кроме разве что Мерседес.
Верховной богини.
Она отлучилась, и мне пришлось заменить ее, отличный повод, чтобы попробовать собственные силы, которых хоть отбавляй, – да-да, я всесильна!..
Вот оно, открытие последних секунд: я всесильна, лед в глазах не-Шона больше не страшит меня, как не страшат ловушки, которые он готовит. Я справлюсь и с не-Шоном, и со льдом в его глазах, но хотелось бы сделать это как можно элегантнее, что мешает нам начать игру? давай отбросим все и начнем.
Я чувствую легкое покалывание в пальцах, раньше оно предшествовало желанию без остатка раствориться в мужчине – теперь я собираюсь сделать нечто совсем противоположное: вступить с ним в схватку. И одержать победу. Обрывки мыслей в голове не-Шона не так сложно связать в узлы: достаточно вспомнить, что он говорил мне о Франсуа. И не только о нем.
С ним случилось несчастье, ведь так? Случилось самое худшее. Иначе вас не было бы здесь.
Дайте-ка сюда вашу монету. Почему вы не показали ее сразу?
Вы не слишком точно придерживались инструкции. Поначалу мне даже показалось, что вы совсем не тот человек, которого я жду…
Монета. Монета убедила меня окончательно.
Вы повели себя странно.
С точки зрения не-Шона, я повела себя странно, потому что не слишком точно придерживалась инструкции. Четкости, детально продуманного плана – вот чего мне не хватало. Но его и не могло быть, ведь план был придуман и продуман не мной, а Фрэнки – на случай, если с ним произойдет непоправимое. И предназначен для девушки, которая работала с ним. Не для меня. Я начала с дурацких общих фраз, или это не-Шон начал, а я подхватила? Сказала, что ищу друга, и для верности потрясла спичечной картонкой. Да-да, все именно так и было, но сама картонка не впечатлила бармена. Я оставалась самой обычной посетительницей до того момента, как?., как… Как упомянула имя Фрэнки. Или это не-Шон упомянул? Да, тогда была его подача, он и произнес – «Франсуа». Парень, увлеченный дельфинами. И уже после этого я связала Франсуа и Фрэнки в один узел, как сейчас пытаюсь связать гипотетические обрывки мыслей в голове не-Шона. Но и это не стало переломным моментом. Я могла оказаться простой знакомой симпатяги-брюнета. Той, которой легко нашпиговать мозги сказками про диджейство на Ибице, тема достаточно занимательная в ряду других тем. Ее можно чередовать с пересказом фильмов, мало соответствующим их действительному содержанию. Ее можно чередовать с флиртом, быстрыми поцелуями, медленными поцелуями, поцелуями изучающими – ведь были же у Фрэнки просто девушки, а не только девушка, которая работала с ним на последнем задании.
Наверняка.
И потому я могла оказаться простой знакомой Фрэнки, ведь я не слишком точно придерживалась инструкции. Не-Шон позволил себе заволноваться, когда я предположила, что Франсуа и Фрэнки – одно лицо (ведь я не слишком точно придерживалась инструкции), и насторожился, когда я отправилась к доске в поисках записки от Франсуа. Почему бы просто знакомой не попытаться найти послание от человека, внезапно исчезнувшего из ее жизни? Вполне логично, но… бармен выразил недовольство по этому поводу. Слишком очевидное, чтобы понять: он не позволит тронуть листок случайному человеку. И он не позволил бы, если бы я… если бы я не предъявила монету!
Монета. Монета убедила меня окончательно.
Она убедила не-Шона в том, что я не просто знакомая. И не случайно сняла листок. С изображением дельфина, выпрыгивающего из воды. Дельфин с блокнотного листка – он повторяет рисунок дельфина на обложке книги, с которой не расставался Фрэнки. И листок, и монета – параграфы инструкции, одно без другого недействительно, так или почти так… Да нет же, именно так! Тому, кто должен был прийти вместо Франсуа Пеллетье, достаточно было снять записку с доски и показать бармену монету. Все остальное – лирические отступления, недостаточно четкое следование инструкции, по выражению не-Шона.
Вполне, впрочем, объяснимое.
Покалывание становится нестерпимым и, достигнув пика, также внезапно исчезает. Абсолютно холодными, равнодушными пальцами я постукиваю по дельфину на листке.
– Я выбрала на доске нужный листок, я показала монету, разве этого недостаточно? – спрашиваю я у бармена.
– Достаточно. – Он откидывается на спинку дивана и вздыхает, как мне кажется – с облегчением.
– Вы забрали всех дельфинов Фрэнки, так что этого я оставлю себе. – На мгновение (но только лишь на мгновение) бумажная кожа дельфина становится настоящей – резиновой и гладкой; мое осязание (хвала вирусу Мерседес!) тоже претерпело изменения, пусть и не такие кардинальные.
– Конечно. – Бармен неожиданно резко поднимается с дивана. – Идемте.
Ощущение всесильности, еще недавно переполнявшее каждую клетку организма, покидает меня; так игра закончена или нет?..
…Кухня «Cannoe Rose» пуста. Я жажду видеть двух вполне нейтральных арабов в поварских куртках, но их нет и в помине. Зато полно разделочных столов, шкафов и ножей, воткнутых в деревяшки. В отличие от главной резиденции не-Шона, на кухне полно воздуха, напоенного запахами эстрагона, кориандра, базилика: они тотчас же пробуждают во мне воспоминания о Марокко и об Эс-Суэйре, гораздо более благословенной, чем Франция. Чем тысячи Франций. Не-Шон идет на шаг впереди, так же как шел в коридоре, и в другом коридоре – с факелами, но там было слишком темно, чтобы разглядеть его фигуру: не переполовиненную барной стойкой, а всю, целиком.