После любви
Шрифт:
Франсуа Лаллан, действующий совершенно автономно.
Что сказал мне о Фрэнки не-Шон? Что тот отправился в Марокко на свой страх и риск. Вот почему мне не предъявили обвинение в убийстве офицера французских спецслужб Франсуа Лаллана, а обвинили в смерти безликого (каких миллионы) гражданина Франции Франсуа Пеллетье. Вот почему мной занимался самый рядовой, хотя и не лишенный лоска, следователь.
Об офицере никто не забеспокоился. И не беспокоился – во всяком случае, в то время, когда я сидела в камере.
Нужно признать, что в роли водонепроницаемого
И что он делал в России? – не как Пеллетье, как Лаллан? И какова была истинная цель его поездки?.. И какова была цель его поездки на Ибицу и работы в конторе по изготовлению металлических сейфов? И во многих других конторах. И были ли они вообще – конторы?
Этого я не знаю и никогда не узнаю. И не очень стремлюсь узнать.
Что он делал в Марокко – тема куда более актуальная.
Очевидно, именно ей посвящены две дискеты из конверта. Две дискеты и один диск, вряд ли на нем записаны песенки Sacha Distel. Но проверить стоит. Вдруг диск заполнен не графическими и текстовыми, а звуковыми файлами? Закусив губу, я поворачиваю ключ зажигания и снова слышу:
Салуд, маравильоса!
Салют-салют, но мне нужен вовсе не ты, дурацкий бортовой компьютер, жертва апгрэйда! Мне нужна скромная магнитола – не исключено, что именно она прольет свет на дорогу, по которой я продвигаюсь на ощупь, руководствуясь только своими догадками и предположениями.
Магнитола по отечески принимает диск, и на ее панели вспыхивает обнадеживающая надпись:
LOAD 49 .
Я готова расцеловать панель – напрасно. И радость моя преждевременна: подумав совсем непродолжительное время, магнитола выплевывает чертов диск обратно. Что ж, аудиооткровения мне не светят, работу с диском и дискетами придется отложить на неопределенное время, как и просмотр миниатюрной видеокассеты, ей тоже нашлось место в конверте. Хорошо бы еще разыскать аппаратуру, на которой все это можно увидеть!..
49
Загрузка (англ.).
Нет-нет.
Нет.
Я вовсе не собираюсь возвращаться в квартиру на авеню Фремье. Это слишком опасно. Это не было бы опасно для Мерседес (для нее, какой я ее вижу, вообще не существует понятие опасности). Но я все же не Мерседес. И ни за что не вернусь туда.
Ни за что.
Самым верным было бы отправиться в «Ажиэль». Прямо сейчас. Доминик наверняка оборвал все телефоны с известием о владельце дома у старого форта – скоропалительно приобретшего его и так же скоропалительно от него избавившегося. Но дело даже не в доме, а в самом Доминике: он будет переживать, если на телефонный звонок никто не ответит, он с ума сойдет от волнения. А после того, что он сделал для меня, настоящее свинство так с ним поступать.
Настоящее свинство, пошел ты к черту, Доминик!..
Запустив руку поглубже в конверт, я нахожу нечто, что тотчас же заставляет меня напрочь позабыть о Доминике, и о его невыносимом благородстве, и даже о самом Фрэнки в обоих его личинах – Пеллетье и Лаллана.
Кипа газетных вырезок, сложенных вдвое и перетянутых обыкновенной резинкой. Я судорожно пытаюсь снять ее, и от неловкого движения резинка лопается, ударив по ладоням. Боли я не чувствую, ее заслоняет обжигающее ощущение близкой разгадки тайны.
Первой лежит заметка о гибели mr. Тилле.
Похоже, это та самая заметка, которая висела на доске в потайной комнате, только теперь я имею дело с отксерокопированным вариантом. Фрэнки и тот, кто повесил листок на пробковую панель, были едины в одном: своем интересе к Фабрициусу Тилле, главе концерна «GTR-industry», вот только направленность этих интересов была разной. Тот, кто повесил листок, знал, почему и зачем был убит mr. Тилле.
А офицер спецслужб Франсуа Лаллан хотел узнать. И, возможно, узнал. И, возможно, успел ответить на вопрос: кто это сделал.
Почти успел.
Но я могу и ошибаться.
Газетных вырезок в конверте гораздо меньше, чем на доске, и далеко не все они снабжены фотографиями, и далеко не все они – подлинники, встречаются и просто отксерокопированные копии. Такие же, какой была заметка о mr. Тилле. Если бы не мой добровольный помощник Фабрициус, я бы вообще не смогла бы их идентифицировать. Все латиносы, все азиаты, все заметки для меня на одно лицо, и в этом я похожа на Ширли, с которой так и не удалось выпить джин.
Утешает только то, что Сайрус в конечном итоге получил свою порцию еды и питья.
Сайрус, чудесный кот.
Ну так и есть – в самый ответственный момент я начинаю размышлять бог весть о чем. О коте, ну надо же! А еще можно озаботиться судьбой американской актрисы Умы Турман и тем, что произойдет, когда она наконец-то доберется до Касабланки и в довольно популярном и страшно киношном «Кафе Рика» встретится с Сальмой, техником из кооператива по производству арганного масла, срочно перекрашенной в blonde.
И как там поживает моя пишущая машинка?..
Я должна перестать думать о глупостях. И об авеню Фремье – тоже.
Я не вернусь туда, нет. Нет-нет.
Нет.
…«L'ascenseur ne marche pas»
Табличка, украшавшая лифт еще днем, исчезла. Означает ли это, что лифт снова работает и мне не придется преодолевать десяток лестничных пролетов пешком? Если так, то я счастливо избегну дерьма, наляпанного на стены пятого этажа, а также перил с казненным целлулоидным пупсом. И мусорных куч, и опасного восхождения по осклизлым ступеням, да еще в кромешной тьме. И днем там приходилось пользоваться зажигалкой, чтобы добраться до цели без потерь и подвернутых лодыжек, что уж говорить о ночи!..