После нас - хоть потом

Лукина Любовь Александровна

–  Язык?
– безразлично переспросил он.
– Да что язык… Там это просто, Минька: надел шлем, нажал кнопку… Главное - решиться…

Из какого же сволочного рая ты вырвался, Гриша, если сидишь вот так, сгорбясь, с остановившимися глазами, и ничего перед собой не видишь: ни людей, ни пыльного летнего парка!

–  Ну и что?
– постепенно наливаясь злостью, проговорил я.
– Ну не повезло! Ну не сработала эта машинка, черт ее дери! Мне вон всю жизнь не везет - так что ж теперь, повеситься?!

Я вскочил. И в тот же самый

момент пришла мысль. Вот всегда так со мной. Стоит разозлиться - и уже ясно, что делать дальше.

–  Слушай, - сказал я.
– Ну а, допустим, прилетает за тобой еще один корабль… Он тоже с этим… с коллектором?

–  Насколько я знаю, все корабли с коллекторами.

–  Все корабли с коллекторами… И что будет с этим… - я потыкал пальцем в сумку, - …с пистолетом?

–  Видимо, заработает.

–  Заработает?
– И я почувствовал, как по лицу моему расползается глупейшая блаженная улыбка.

–  Гриша!
– сказал я.
– Так какого же мы с тобой черта?.. Надо просто проверять эту машинку каждый день. Все время ее проверять! И как только заработает - все бросать и бегом к майору!.. Ангелы, да? Охотиться за вами, да? Ну, давайте-давайте… Вы - за нами, а мы - за вами!..

Я уже был крепко взвинчен и расхаживал перед скамейкой, говоря без остановки.

–  Брось, Гриша!
– убеждал я его.
– Чтобы два таких мужика - да не выкрутились? Со мной, Гриша, не пропадешь! Ты, главное, Гриша, не робей!

Домой мы вернулись часам к пяти.

–  Да!
– вспоминал я перед самой калиткой.
– Ключ-то забери. И не оставляй больше…

Слова мои поразили Гришу Прахова. Он взял у меня ключ от своего шкафчика, стиснул его в кулаке, а кулак прижал и груди.

–  Минька, - сказал он.
– Можно, я задам тебе один вопрос?

–  Ну, задай.

–  Зачем я вам нужен?

Ничего себе вопросец!

–  А черт его знает, - честно ответил я.
– Вроде привыкли уже к тебе…

Дома нас ждал сюрприз. Заходим мы с Гришей в большую комнату, а на диванчике - рядышком и чуть ли не за руки ваявшись - сидят мать и Люська, обе заплаканные.

Увидев Гришу, Люська вскочила, вскрикнула и кинулась к нему. Я, конечно, посторонился - того и гляди затопчут.

–  Я так и знала, я так и знала!..
– всхлипывала Люська, вцепившись в бедного Гришу.
– Я же чувствовала - что-то случится!..

Интересное дело, вяло подумал я. Мать - чувствовала, Люська - чувствовала… Один я ничего не чувствовал.

–  Я его посажу!
– всхлипывала Люська.
– Я его посажу!..

–  Кого?
– спросил я.

–  Бехтеря, кого же еще!
– ответила за нее мать. Тоже всхлипывая.

–  Какой Бехтерь, чего вы плетете?
– сказал я.
– Бехтерь к нему и близко не подходил.

Люська уставилась на меня бешеными зелеными глазами.

–  Не подходил? А лоб почему разбит?

–  Так это не Бехтерь, - объяснил я.
– Это я ему рейкой заехал.

–  Как?
– в один голос сказали мать и Люська.

–  Случайно, - буркнул я и пошел спать, хотя солнце только еще собиралось садиться. Пусть сами как хотят, так и разбираются.

Добравшись до койки, сел и долго смотрел на шнурки кроссовок - не было сил нагнуться и развязать… Но Люська-то, а? Ишь как вскинулась! Это потому, Люсенька, что у тебя никогда никого не отнимали… Надо же - сама прибежала!..

Мне снилось вчерашнее сражение в старом сквере. Вернее, даже не само сражение - всего один момент: я сижу в проломе, стискивая штакетину, а они уходят - два ангела и Гриша между ними, - и серый полусвет льется им навстречу, и это уже не люди, а три плоских колеблющихся силуэта… Я заставляю себя броситься за ними - и не могу. Вот ведь какая штука: наяву не испугался - во сне боюсь…

Я просыпался и подолгу лежал, глядя в потолок и понимая с облегчением, что Гришу я все-таки отбил. Потом запускал руку под подушку, доставал пистолет и брал на прицел спичечный коробок. Нажимал на спуск, вздыхал, запихивал мертвую машину обратно и снова оказывался в проломе со штакетиной в руках…

13

–  Гринь, - сказал Сталевар с умильной улыбкой, отчего сразу стал похож на старого китайца, - пока смена не началась, слетал бы за газировкой…

Все подождали, когда Гриша с чайником отойдет подальше, а потом повернулись ко мне.

–  Ну и что он?
– уже без улыбки спросил Сталевар.
– Уезжать не раздумал?

Я взглянул на их озабоченные лица и вдруг понял, что должен был чувствовать Гриша в первые дни. Разные? Да по сравнению с ними мы - дворняжки! Мы - беспородные переулочные шавки, и каждая скроена на свой манер! А эти - на подбор, в рост, в масть, как доберманы-пинчеры на собачьей выставке!..

–  Может, он недоволен чем?
– прямо спросил бригадир.
– Если разрядом

–  будет у него скоро хороший разряд… Ну нельзя его отпускать, Минька! Ты ж первый резчик - сам понимать должен. Сунут опять в бригаду кого попало! Или - тоже весело - впятером тыкаться!..

–  Ты… это… - немедленно взволновался Старый Петр.
– Ты, Валерка, знаешь… того… Впятером - не впятером… Чего ему уезжать? Ну ладно бы еще в техникум или учиться… А то ведь просто так, по дурости…

–  Что у него там с первой женой?
– спросил Валерка.

–  Чего?
– сказал я.

–  Ну, жена его из дому выгоняла или не выгоняла?

–  Не выгоняла, - ответил за меня Сталевар.
– Он, говорят, сам от нее ушел. А теперь вот, видишь, родственники ее грозить приехали…

Я только очумело переводил глаза с Валерки на Сталевара и обратно.

–  Да шалопай он, ваш Аркашка!
– рассердился вдруг Старый Петр.
– Откуда Аркашке про Гриньку знать? И ты тоже, Илья… - заворчал он на Сталевара.
– Голова уж седая, а Аркашку слушаешь…