После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии
Шрифт:
Нет ничего почетного в ношении формы заводских боевых групп, или вы хотите одновременно дискредитировать сотни тысяч рабочих? Как начальник цеха, я могу только порадоваться, что вы — бывший профсоюзный деятель.
А что касается мрачного оркестра, то за ним не всегда стоит новатор. В соборе и затем на улицах я видел и видел массы носителей маленькой зеленой ленточки, которые прекрасно знали, как защитить древние античеловеческие инстинкты, такие как самосуд и похоть палача. Термин «хаот» пришелся бы им по душе.
Наши подземные и пригородные вокзалы построены не так, чтобы там могли жить безработные и бездомные. Я также не хотел бы испытать неловкость, когда перед нашими универмагами (или кому они там принадлежат) у одного из бюргеров выпрашивают марку.
Я прошу всех, кто интересуется политикой, помочь вернуть эмоции, разрядившиеся после многих лет разочарований и обменов, в конструктивные, ориентированные на будущее русла. Все остальное безответственно и упускает шанс построить действительно демократическое, гуманистическое, социальное и антифашистское общество.
«Приготовься к чему-нибудь», — шепчет мне на ухо Ян в утро выпуска газеты. Он был редактором в течение многих лет и не будет им еще долго. В течение нескольких месяцев «Мотор» был рупором новых политических направлений. Моя статья бьет, как бомба, по моему блефу. Газета приходит в отделы в семь часов. Как раз проходит время чтения двух колонок, и мой телефон начинает звонить. Весь день. Невероятные слова и ругательства звучат у меня в ушах: «Коммунистическая свинья, шлюха СЕПГ, информатор Штази!» и угрозы: «Подожди, мы тебя достанем... Мы повесим тебя на дереве...».
Сначала я просто удивляюсь, не могу поверить, потом меня охватывает холодная ярость. Никто не называет своего имени, все они просто мужчины. «Идите сюда», — рычу я в ответ, — «покажитесь, подлые ублюдки». Я захлопываю дверь. «Трусливый сброд, фашистская свора, которым сорок лет нечего было сказать, а теперь они нюхают утренний воздух». Я в ярости, и если бы один из этих телевизионщиков вошел сейчас в офис, мы бы все вместе заткнули ему рот.
Мои коллеги взволнованно стоят за моей спиной. «Сегодня ты не выйдешь из офиса одна, мы пойдем все вместе и возьмем тебя в центре».
«Да ладно», — успокаиваю я их, «это просто трусливые герои рта, они просто объединились».
Но они были не единственными, кто вышел на связь, многие другие хотели поблагодарить меня за мужество, которое, по их словам, потребовалось, чтобы опубликовать эту небольшую статью.
– Это меня угнетало. Люди уже сдались и боялись противостоять жестокой тяге угнетающих условий.
В нашем офисе мы работаем только механически. Мы больше не знаем, какой в этом смысл и что будет актуально завтра. Наш директор является объектом критики и агитации. Требуют его головы, защитников почти нет: генеральный директор не хочет жертвовать им без сопротивления и призывает к большим дебатам всех людей из сектора образования и социальных услуг. В конце концов, цеховые управители должны объявить результаты голосования и голосование и пределы.
Главным обвинением будет его диктаторский стиль руководства и, конечно же, его и, конечно, его функция как носителя идеологии СЕПГ. Обвинение правильное, но я все равно ненавижу общагу, в которой громче всех лаются и греются прежние горбачи и водовозы. Я являюсь стюардом цеха и должен дать большой палец вниз для своего отдела. В этом голосовании есть что-то правильное и необходимое, но также что-то подлое и толпообразное, и теперь я должен дать понять, что это не мое личное голосование.
Агитация боннской политики, нашествие западных товаров и неописуемая закрытая атака западногерманских СМИ на внутреннюю жизнь ГДР оставляют людей без головы и дыхания. Партия спокойно освободила все свои позиции на заводе, ФДГБ находится в процессе распада, формируются заводские советы по западногерманскому образцу, заводская борьба распалась. Таким образом, рабочий класс отказался от всех своих организаций и отдал себя в руки организаторов экономики прибыли почти без защиты и власти.
Я каждый день надеюсь, что бастионы останутся здесь и там. Правительство Модрова дает мне несколько недель иллюзий, но вскоре становится ясно, что Бонн намерен взять на себя управление ГДР и ни в коем случае не позволит ГДР развиваться самостоятельно. Другими словами, никакой поддержки для обновления ГДР, только последняя битва в 45-летней борьбе за власть. ГДР в кратчайшие сроки объявляется банкротом. Западные СМИ уже победили в республике. Они имеют абсолютное господство над мнением. Со всех сторон народу ГДР становится ясно, что его расточительное государство всеобщего благосостояния на самом деле было банкротом в течение десяти лет, но теперь рухнет через несколько дней из-за неспособности платить. Поэтому больше никаких экспериментов, союза сохранения и быстрого соединения, чтобы спасти страну от неминуемого краха, говорит Коль/Блоб, никакой демократической альтернативы ГДР. Дорожная карта и цель политики ГДР такова:
Дезинтеграция, разрушение, исчезновение ГДР.
У людей в ГДР не должно быть больше времени на размышления и меха самостоятельных попыток. Каждый день на них обрушиваются новые разоблачения, скандалы и разговоры Штази, их и их жизнь до сих пор втаптывают в грязь и делают неузнаваемой с силой выжженного сознания победителя: Вас не существует, вас никогда не существовало. Социализма не существовало. Вы с самого начала были ошибкой истории. Ты не жил. Вы жили напрасно. Вас обманули, говорят глашатаи капитализма, но теперь придут деньги, придут машины, видео. Теперь приходит свобода и процветание. Теперь приходит жизнь. Те, кто знал лучше, молчали в бессилии, но, вероятно, большинство населения подсело на эти обещания, как на героин. Они проголосовали за «Союз для Германии».
Я буду голосовать в своем районе 18 марта. Моя очень милая соседка попросила меня быть работником на выборах. Через три месяца она сообщит обо мне в полицию как о разыскиваемой террористке Инге Виетт. Из лояльности к закону, заверит она меня*. Из лояльности к закону она также потребует от БКА мое вознаграждение — 50 000 марок Д.
Единственное, что меня интересует в результатах выборов, это то, сколько людей по-прежнему хотят оставаться коммунистами.