После первой смерти
Шрифт:
Она ещё раз быстро взглянула на Миро: он всё ещё был снаружи, всё ещё в шаге от двери.
Теперь.
Она аккуратно переключила передачу, потому что иногда это сопровождалось резким шумом, но не на сей раз, хотя всё прошло достаточно тихо. Ей не стоило волноваться о том, что ей ещё придётся переключать передачи. Ей нужно было двигаться лишь в одном направлении – назад.
Она повернула ключ и ещё сильнее вжала в пол педаль акселератора. Мотор неохотно застонал, словно зевая, сонно и вяло. Иисус. Она ещё раз качнула акселератор, косясь на уже закрытую дверь, и с удовлетворением защёлкивая
Она не слышала, потому что двигатель ожил, пульсируя и мурлыча, звуча настойчиво и уверенно, словно зверь с добычею в зубах в дождливой ночи. Она часто думала об автобусе как о животном, как о буйволе, слоне или гиппопотаме. Но теперь автобус звучал, словно пантера или тигр, ровно и гладко. Или она уже была во власти истерики?
Она медленно и аккуратно надавила на акселератор, почти как в агонии, не желая заглушить мотор, ощущая где-то в стороне Миро и видя его боковым зрением. Дети зашевелились. Но она сосредоточилась на тонком балансе своих ног, на акселераторе и сцеплении.
Автобус качнулся.
«Бог мой, лента», - подумала она
Она вцепилась ногтями в отступающий край ленты, наклеенной на стекло, и это напомнило ей занятия на уроках первой помощи – обдирание пластыря с сухой плоти. Она тянула одну полосу за другой, открывая свою половину лобового стекла. Обрывки ленты повисли справа от неё. Ей лишь нужно было видеть зеркало заднего обзора, установленное на углу капота. И теперь она видела всё, что снаружи – зеркало, фургон и высохшую реку.
Послышались крики Миро, теперь он пытался открыть дверь. Дети кричали. Ад, будучи слишком осторожной, чтобы не заглушить мотор, она изо всех сил давила на акселератор, отпуская педаль сцепления. Мотор взревел, сотрясая всю массу автобуса, и отзываясь песней в её теле. Автобус качнулся в ответ, дёрнулся и начал двигаться назад, уже становясь похожим не большую дикую кошку, а скорее на вола, влекущего тяжёлую ношу. Кет глянула в зеркало заднего обзора. Она должна была убедиться, что движется правильно. Она поворачивала руль: «Давай же, двигайся».
Автобус, скрипя всем своим железом, дёрнулся назад. Кет метнула взгляд на дверь – Миро нёсся рядом. Автобус с треском прыгал по железнодорожным шпалам. Дети начали кричать. Кто-то из них громко упал на пол. Кет продолжала давить на газ.
Где-то завыли сирены. Она видела, как из фургона выскочил Арткин. Он неловко скакал по рельсам и шпалам, балансируя, словно падающий конькобежец, и дико размахивая руками. За ним последовал Антибэ, который, выскочив из фургона, тут же шлёпнулся на рельсы своим огромным телом. У него в руке был пистолет, издалека так похожий на кусок мыла.
Автобус двигался рывками, ревя и сотрясаясь. Кет вцепилась в баранку руля, отчаянно удерживая автобус в нужном направлении, мотор заработал во всю свою силу. Её ноги балансировали на педалях. Миро пытался ухватиться за дверь. Она не видела, что делал Арткин, но Антибэ вскочил на ноги и изо всех сил помчался к автобусу, шевеля всей своей огромной массой. Она уже видела, как он вскочил
«Кет!!!»
Голос Миро достиг её ушей. Это был адский крик, крик разъярённого животного. Его рука пыталась вырвать резиновые кромки между створками двери. Арнтибэ уже был на капоте, балансируя на четвереньках. Дуло пистолета смотрело ей в лицо. Дети визжали. А что она? Она кричала тоже?
Она изо всех сил заставила себя надавить на педаль акселератора… - и автобус остановился.
Мотор дёрнулся и заглох.
Словно позади автобуса внезапно возникла кирпичная стена.
Кет сильно вцепилась в баранку, чтобы не удариться головой о лобовое стекло. Антибе беспомощно слетел с капота, пистолет в его руке извивался, словно палочка обезумевшего дирижёра. Детские крики, как показалось Кет, стали выше на октаву. Она оглянулась на них. Они кувыркались через весь автобус словно рассыпанные в кармане монпансье.
Кет с ужасом увидела, что фургон был лишь в тридцати или сорока ярдах от неё, недалеко, вообще, рядом. Ей казалось, что она отъехала гораздо дальше, чуть ли не на начало моста. Упав с водительского сиденья, она села на ступеньку подножки и опустила голову. Она вот-вот должна была заплакать, к её глазам подступили слезы расстройства и гнева. Гнев на свою несостоятельность. Будь всё проклято. Она потерпела неудачу, крайнюю неудачу, потерпели неудачу и сами дети. Она упустила лучший и единственный шанс – возможность сбежать, уйти отсюда. Хуже быть и не могло. За чем обязательно последует возмездие. Обречены будут все.
Внутри неё всё отёком сползло вниз.
Вернулась мигрень.
То, что она в себе так ненавидела.
Миро ломался в дверь, каждый удар словно был гвоздём, входящим в её плоть.
Не глядя, она повернула рычаг, чтобы Миро тут же ворвался в автобус.
«И это конец», - внезапно подумала она, в ожидании закрыв глаза. И когда она открыла их снова, то перед ними был мрак, что по любому было хуже, чем ярость Арткина: мрак сам по себе уже чем-то напоминал смерть.
Глаза Арткина были плоскими, холодными и черными. Маска ещё сильнее подчёркивала их неприветливость, их безжалостность. Гнев был бы лучше. Вместо этого была ярость в глазах змеи, примеряющейся для броска, перед тем как ядовитые зубы вонзятся в плоть жертвы. Она впервые рассмотрела зубы Арткина. Прежде их скрывали пухлые чувственные губы, но теперь его зубы были обнажены. Они были бесцветными, серыми, неровным.
До этого момента его взгляд игнорировал её. Когда автобус остановился, он вышел к Антибэ, чтобы помочь его огромной туше встать и доковылять до фургона. Кет ждала, что по ним будут стрелять, но этого не произошло. Миро стоял в двери на подножке, следуя команде Арткина: «Присмотри за ней. Если шевельнётся – то, убей её», - что прозвучало, как удар захлопнувшейся двери. Дорожа жизнью, Кет держалась за баранку руля. Дети снова начали её звать, но она не отвечала. Не смела пошевелиться. От невиновности детских голосов ей стало грустно. И это было больше чем грусть. Дальше некуда. Она бросила их, предала.