После первой смерти
Шрифт:
Миро не сказал ничего. Он почувствовал, что наступило время ожидания. Он посмотрел на автобус. Липкая лента на лобовом стекле была похожа на разорванный бинт. Его всё ещё удивляло то, что эта девушка попыталась увести автобус с моста. Кто мог подумать, что она окажется настолько смелой и храброй? Он нахмурился при этой мысли. С её стороны затевать такое на самом деле было глупо. В автобусе теперь был Стролл – с детьми и с этой девушкой. Мысль об этом его изрядно утомила: автобус был под его личной ответственностью, а сейчас в автобусе Стролл.
Арткин вздохнул, ядовито шипя воздухом, выходящим через уголки рта. Крик
– Когда мы вернёмся в фургон, я с ним поработаю пальцами. Потребуется многое, чтобы он сказал нам, тот ли он, за кого себя выдаёт. Если он не скажет чего-нибудь нового, то подождём девяти.
Миро хотел спросить: «А что тогда?» Но не осмелился. За эти два дня он задал Арткину уже слишком много вопросов – больше, чем за всё время, которое он его знал.
Они присели на бампер фургона, позволив нежному утреннему воздуху приласкать их лица. Крики птиц усилились, наполнив собой воздух. Ветерок стал сильнее, зашевелив кустарник и кроны деревьев. Можно ли помочь ветру человеческими руками? Миро желал быть как можно дальше от этого места.
– Теперь, пальцы, - сказал Арткин.
Подросток взвыл через тридцать две секунды. Но тридцать две секунды пальцев это уже было время, Миро это знал. И его даже удивило, что этот подросток терпел столь долго. Он не выглядел особенно храбрым, он казался напуганным до обморока даже ещё до того, как пальцы Арткина его коснулись. Но он держался все эти секунды. Миро отсчитал их у себя в сознании, стараясь не слышать вопли этого подростка. Он вспомнил, как они проверяли укол пальцев друг на друге в классе на занятиях. «Это лишь проба», - сказал им тогда преподаватель. Но маленькой пробы было достаточно – пять секунд или шесть, как наступала мучительная боль, от которой могло спереть дыхание, в кишках наступала слабость, и их содержимое оказывалось в штанах, когда судорога могла схватить даже самые, казалось, недоступные для боли органы.
Тридцать две секунды, и затем подростка вырвало. Две струи рвоты вырвались из уголков его рта, и он начал говорить. Поначалу еле слышно, с сильной одышкой, потому что от боли он лишился дыхания после того, как пальцы прекратили давить ему на шею. Он прекращал говорить, чтобы хоть как-то отдышаться и придти в себя. И затем он сказал то, что Арткин так хотел знать: «Запланировано нападение… специальными подразделениями… в девять тридцать…»
Подросток говорил быстро, порывисто, спотыкаясь на каждом слове. После экзекуции с пальцами все стремятся говорить. Им не терпится показать, как они сотрудничают, говорят всё, что от них хотят узнать, чтобы пальцы снова не вернулись в те же точки на их теле, или что-нибудь лопочут, если им уже нечего сказать. Так же, как и этому подростку. Он продолжал повторять всё те же слова: «Телефонный звонок… девять тридцать… специальные подразделения… телефон, зазвонивший в кабинете… специальные подразделения…», и затем его голос начинал что-то урчать в тишине, мелкие звуки продолжили исходить из него, будто он искал ещё какие-то слова, чтобы продолжать говорить, хоть что-нибудь удерживающее пальцы Арткина.
– Детали, - скомандовал Арткин.
– Детали.
Подросток издал что-то похожее на писк какого-нибудь мелкого зверька, заигрывающего с хозяином и старающегося ему во всём угодить, но не владеющего его языком.
– Они нападут с воздуха? Снизу? Зайдут с конца моста?
– Не знаю, - пролепетал подросток, на этот раз, найдя нужное слово.
– Я не знаю, - молил его отчаянный голос.
И затем Арткин вдруг стал приветливым и тактичным, к нему вернулась его старая добрая мягкость, в которой даже Миро был не совсем уверен.
– Успокойся, - сказал он, обращаясь к подростку с внезапной нежностью в голосе.
– Мне жаль, что тебе было так больно, но это было необходимо. Ты должен это понять. Теперь, скажи мне. Возьми себя в руки и расскажи мне всё.
Перемена тона разговора Арткина возымела на подростка сильный эффект. Он вдохнул и выпустил воздух через уголки рта.
– Я не знаю чего-либо ещё, кроме того, что я уже сказал. Они больше ничего мне не говорили. Отец сказал, что если мне будет нечего вам сказать, то я никого и не предам. Но позвонил телефон. Я слышал, о чём он говорил – о том, что специальные подразделения находятся в полной готовности. Я мог видеть, как внимательно он слушал голос в телефонной трубке, как он что-то записывал, как он закрывал написанное рукой, но я видел, что он записал. Я притворялся, что не видел этого.
– Что-то о вертолетах?
Подросток закачал головой.
– Они поднимутся по опорам моста? Или зайдут с какого-нибудь его конца?
Снова отрицательный качёк головы.
– Ты уверен во времени?
– Да, да, - он с нетерпением стремился быть полезным.
– Это было написано?
– Да. Синие чернила. Шариковая ручка.
– Ты уверен, что сумел правильно разглядеть написанное? Возможно, ты что-нибудь перепутал. Возможно, ты видел это, вниз головой, и там было написано «шесть тридцать»
Но шесть тридцать утра уже прошло.
Арткин не говорил больше ничего, казалось, он обдумывал ситуацию. Он смотрел на Миро, кивая его взгляду, говорящему о том, что это – правда. Подросток не врал, и было ясно, что он не скрывает ничего. Миро знал, что будет дальше. Снова будут пальцы. Никому нельзя доверять в такое время – даже детям. Даже ребёнок может быть не тем, за кого себя выдаёт.
Подросток прочитал в глазах Арткина то, о чём тот подумал, о неминуемой реальности. Он съёжился и начал хныкать, его подбородок затрясся.
– О, только не это…
Миро снова отвернулся, уткнувшись глазами в шкалу радиостанции. Крики как обычно были слишком громкими и продолжительными. Миро считал секунды. Пятнадцать, шестнадцать…
Подросток осел, сжимая колени Арткина.
– Что ещё?
– домогался до него Арткин.
– Что ещё?
Семнадцать. Восемнадцать.
Подросток лишь задыхался, словно подавившись криком, и будто у него всё разрывалось изнутри.
– Ладно, - сказал Арткин, выпуская его.
Миро посмотрел на подростка. Впервые он поднял глаза на Миро. Миро никогда ещё и ни у кого не видел такого взгляда. Он не находил ему определения. Это даже не было ужасом, страхом или болью. Это был взгляд адской муки и дикого сожаления. Как будто он внезапно увидел свою истинную гибель, гибель – прошедшую сквозь пальцы, которая даже не была смертью. Взгляд, оставлявший этого подростка в пустоте, в вакууме, взгляд, который спрашивал: «Что я сделал?»
Это был взгляд предателя.