После первой смерти
Шрифт:
Один из генералов (его имя не имеет значения, да, и к тому же, он уже давно не пользовался своим собственным именем) объяснил тебе процедуру. Мы связались с фургоном и в разговоре с Арткиным сообщили ему, что ты прибыл. Если ситуация не изменялась, то тебе должны были вручить камень, тщательно обёрнутый и помещённый в небольшую коробку, вдвое меньшую, чем обувная. Тебе надо было пройти расстояние один восемнадцать в милях через лес. На тебе могли быть только в ботинки, носки, трусы, майка, и джинсы. Утро было прохладным, но Арткин настаивал, чтобы на тебе не было куртки или другого предмета одежды,
«Есть одно изменение», - сказал генерал, обращаясь ко мне, а не к тебе.
– «Первоначально, этот человек по имени Арткин сказал, что посыльный сразу вернётся, как только камень будет доставлен. Теперь, он настаивает, чтобы посыльный остался в фургоне. Торг окончен».
Ожидал я это или нет?
«Всё в порядке», - сказал ты, твой голос теперь стал слабым и тонким.
«Это не должно продлиться слишком долго, Бен», - сказал я.
– «Они хотят закончить всё это как можно быстрее, так же, как и мы».
Ты кивнул, и твой подбородок снова стал твёрдым. Я гордился тобой.
Мы выехали из штаба, в то время как с Арткиным был сделан последний контакт. Мы не хотели, чтобы ты слышал этот сеанс связи в случае, если Арткин сказал что-нибудь такое, что могло бы тебя расстроить.
Когда сигнал был подан, то я сказал: «Пора, Бен».
Ты снова кивнул, ещё твёрже и решительнее. Утро было холодным, но ты не дрожал. Я тоже. Время уже пошло, я видел, как ты оглянулся назад, в твоём взгляде не было эмоций.
Ты сказал: «Я не хочу подвести тебя, отец. Я постараюсь».
«Ты лучшее из всего, чего мы желаем, Бен, и ты нас не подведёшь, независимо оттого, что может случиться. Я знаю своего сына».
«Пора», - сказал генерал, появившийся из здания.
Мы пожали друг другу руки, Бен – ты и я, хотя мне нужно было воздерживаться от любого рукопожатия, от любых личностных и родственных эмоций. Я вошел в здание. Они подумали, что лучше всего, если я не увижу твой долгий и уязвимый путь на мост. Я сел около трансляции связи и старался воздерживаться от некоторых мыслей, но я знал, что не смогу заставить себя не слышать. И я также знал, что скоро я буду слышать твой голос из фургона.
«Коммуникации Установлены».
Сообщение подразумевало, что мы сумели устанавливать линию связи с фургоном без ведома Арткина. Один из бойцов спецподразделений, обученный для работы в антитеррористических операциях, поднялся по опоре моста и установил подслушивающее устройство, приёмник которого находился в штабе. Это было очень сложное устройство, разработанное для военной разведки. Боец работал кропотливо, лёжа под самим фургоном, под покровом темноты, что вероятно было бы не возможно, если бы не было пространства между шпалами, чтобы иметь доступ к днищу фургона. Подслушивающее устройство принимало и передавало в эфир все звуки, издаваемые внутри фургона, которые прослушивались на мониторе в нашем штабе.
Я ждал, когда ты пересечёшь пешком край ущелья к въезду на мост. Ты теперь был частью операции, частью успеха или неудачи. Я не хотел, чтобы это была неудача. Я меньше всего боялся добровольно стать быть одним из козлов отпущения, если мы потерпим неудачу. Худшее, чего я опасался, был ты, Бен. Когда ты входил на мост, я вообразил себе, как ты туда пришёл. В здании, в котором я сидел, была мёртвая тишина, которая вдруг могла взорваться криками. Твоими криками.
Я всё ещё слышу эти крики, даже здесь в этой комнате много времени спустя. Крики, ставшие такой значительной частью тебя и меня. Крики, которые никогда не прекращаются.
Я, конечно же, знаю, куда ты ушёл, выйдя из этой комнаты.
Я сказал прежде, что я знаю тебя лучше, чем кого-либо ещё, и я должен был понять, что ты пытался сбить меня со следа, когда ты написал на одном из этих листов, что ты не пойдёшь на Бриммлер-Бридж, пока я не вернусь в комнату.
И ты ушёл.
И я должен уйти.
Пока ещё не поздно.
А, может, уже слишком поздно, Бен?
10.
Подросток был голым.Первым делом Миро должен был наблюдать за происходящим по сторонам. Подросток выглядел настолько жалко, несчастно и запуганно, что Миро даже не захотелось вторгаться в тайны его визита. Но вид этого подростка также вдруг очаровал Миро, он увидел в нём почти зеркальное отражение самого себя, за исключением того, на его теле почти не было ни волосинки, когда у Миро на груди образовался густой свитер чёрных кудрявых волос. Подросток старался не встречаться с Миро глазами. Но почему его руки были сложены крест на крест, закрывая его интимное место, расположенное между ног. И почему он был голым?
Арткин сказал:
– Для нас было бы важно его обыскать. Полностью, - это был добровольный ответ на незаданный Миро вопрос.
– Но он гол, он ничего не может скрыть на себе. И он принес то, что нам нужно.
Он вручил Миро серый гладкий камень размером с яйцо. Миро протёр его большим пальцем. Это был камень с его родины. Видел ли он когда-нибудь это место, казавшееся таким далёким от этого моста, фургона?
– Теперь мы знаем, что они говорят нам правду, - сказал Арткин.
– Седат в их руках. Но у нас всё ещё есть дети. И этот мальчик, - он повернулся к подростку.
– Оденься, - он бросил в подростка его одежду, тот весь аж светился от неопрятной бледноты своего нагого тела. Подросток также не поспешил отреагировать, и его одежда кучей рассыпалась по полу.
Пока подросток одевался, натягивая на себя одежду суетливо-неуклюжими руками, стараясь не видеть его, Миро внимательно наблюдал за Арткиным. Седата схватили. Теперь всем командовал Арткин, а Арткин любил действовать. Произойдёт ли что-нибудь, наконец? Но лицо Арткина не говорило ему ни о чём. Арткин просто наблюдал за тем, как одевается этот подросток, будто процесс одевания его чем-то пленил. Миро пристально наблюдал за ним. Он наблюдал и старался не терять бдительности. Арткин вызвал его, оставив с девушкой и детьми Стролла. Лучшее, что он мог бы сделать этим утром для Арткина, так это не терять бдительности.