После похорон
Шрифт:
— Я поступил дурно, грешно… Меня нужно покарать. Я жажду искупления, раскаяния, понимаете?!
Несколько мгновений Пуаро внимательно следил за ним и вдруг неожиданно спросил:
— Вам очень хочется сбежать от вашей жены, куда угодно, но сбежать, правда?
— Сбежать от Сьюзен? Да вы с ума сошли! Сьюзен великолепна, изумительна.
— Да, Сьюзен изумительна. Это ко многому обязывает ее мужа, Сьюзен страстно любит вас. Это тоже налагает какую-то ответственность.
Грегори смотрел прямо перед собой. Затем
— Почему она не может оставить меня в покое? — Он вскочил. — Она идет сюда. Вы все расскажете ей, хорошо? Скажите ей, что я пошел в полицию сознаваться.
Сьюзен вошла, запыхавшись от быстрой ходьбы.
— Где Грег? Он был здесь. Я видела его!
— Да, ваш муж был здесь. Он приходил сказать мне, что отравление Ричарда Эбернети — дело его рук.
— Какой немыслимый бред! Надеюсь, вы не поверили ему?
— А почему я должен был ему не поверить?
— Да его и поблизости не было, когда умер дядя Ричард!
— Возможно. Но где он был в день смерти Коры Ланскене?
— Мы оба были в Лондоне. Пуаро покачал головой.
— Нет, нет, так не пойдет. Вы, например, в тот день взяли свою машину и, я думаю, отправились в Литчетт Сент-Мэри. Помните, встретившись с вами здесь, я сказал вам, что уже видел вас раньше. После предварительного следствия по делу о смерти миссис Ланскене вы оказались в гараже при «Кингс армз». Вы разговаривали там с механиком, а рядом, в другой автомашине, сидел пожилой иностранец. Вы не заметили его, но он заметил вас
— Ну и что? Ведь это было в день следствия.
— Но вспомните: механик сказал, что уже видел вас раньше. Где он мог видеть вас, мадам? Наверняка в Литчетт Сент-Мэри, ибо в его уме воспоминание о встрече связалось с представлением о вас как о племяннице миссис Ланскене Не попались ли вы ему на глаза поблизости от ее коттеджа? Согласитесь, это заслуживало внимания. Были наведены справки, и выяснилось, что вы действительно были в Литчетт Сент-Мэри во второй половине того дня, когда убили вашу тетушку. Кое-кто запомнил номер вашей машины, и сейчас инспектору Мортону уже известно, кому она принадлежит.
Сьюзен глубоко вздохнула.
— Ну ладно, ваша взяла! Слушайте. Эта фраза Коры на похоронах встревожила меня. Я все время думала о ней и наконец решила отправиться в теткино захолустье и порасспросить ее. Грегу я ничего не сказала. Я приехала туда часа в три дня, стучала и звонила, но никто мне не ответил, и я решила, что в доме никого нет. Вот и все. Если бы я обошла коттедж кругом, то, вероятно, заметила бы разбитое окно, но я этого не сделала. Я просто вернулась в Лондон, и мне даже в голову не пришло, что что-то неладно.
Лицо Пуаро было бесстрастно. Он спросил:
— Почему ваш муж обвиняет себя в преступлении?
— Потому что он… — Слова трепетали на кончике языка Сьюзен, но она удержала
— Потому что он не совсем в своем уме, не так ли? Видите ли, я кое-что о нем знаю. Я знаю, например, что незадолго до вашей с ним встречи он провел несколько месяцев в клинике для душевнобольных.
— Он лечился там добровольно!
— Его нельзя назвать в полном смысле слова сумасшедшим. Но у него явный комплекс преступления и наказания, и думаю, что это с детства.
Сьюзен заговорила быстро и горячо:
— Вы не понимаете, мсье Пуаро! У Грега никогда не было шанса показать себя. Вот почему мне были так нужны дядины деньги. Я знала, что Грегу надо почувствовать, что он самостоятельная личность, а не просто ничтожный помощник аптекаря, которым помыкают все, кому не лень. Теперь все будет иначе. У него будет собственная лаборатория. Он сможет разрабатывать свои собственные формулы…
— Да, да, вы дадите ему все, потому что любите его. Но даже вы не в состоянии дать человеку то, чего он не может, не умеет принять. В конце концов, он останется чем-то, чем ему быть не хочется, иными словами, мужем Сьюзен и не более того.
— Как вы жестоки! И какой вздор несете!
— Когда речь идет о Грегори Бэнксе, все остальное для вас не существует. Вам нужны были деньги вашего дяди не для вас самой, а для вашего мужа. И вы пошли бы на все, чтобы получить их, да?
Вне себя от гнева, Сьюзен резко повернулась и выбежала из беседки.
— Я подумал, — непринужденно вымолвил Майкл Шейн, — что, пожалуй, загляну и попрощаюсь с вами.
Он улыбался, и Пуаро невольно почувствовал, насколько обаятельным может быть этот человек. Он охотно поддержал беседу и после нескольких ничего не значащих слов сказал:
— У вашей жены, мистер Шейн, есть качество, которым одарены немногие: она точно знает, чего хочет.
— А, вы имеете в виду малахитовый стол?
— Быть может. И то, что на нем.
— Восковые цветы?
— Вот именно.
Майкл нахмурился.
— Я не совсем понимаю, мсье Пуаро. Но, во всяком случае, хорошо, что теперь все мы знаем, как обстоит дело. Было не очень-то приятно, мягко выражаясь, подозревать, что кто-то из нас отправил на тот свет бедного старого дядю Ричарда.
— Вы думаете о нем как о «бедном старом дяде»? И только? Но ведь до самой своей смерти он оставался человеком весьма умным и принципиальным.
— Пожалуй, что так.
— И отлично разбирался в людях?
Улыбка на лице собеседника оставалась такой же сияющей.
— Тут, мсье Пуаро, я вряд ли могу согласиться с вами. Меня, например, он явно не оценил.
— Быть может, потому, что считал вас не особенно способным хранить супружескую верность? Наводились кое-какие справки, видите ли.